Ортайяс опустил голову и склонился перед первым жрецом. Ножницы сверкнули в лучах осеннего солнца. Локон светло-каштановых волос упал на землю у ног Императора, затем еще один и еще, пока на голове Сфранцеза не осталось несколько жалких клочков. После этого настал черед бритвы, и вскоре голова юноши блистала подобно золотим шарам, венчающим храмы Фоса. Второй жрец подошел к Ортайясу, протянул книгу и сказал:

– Повинуйся закону, который отныне станет законом твоей жизни, если ты захочешь последовать ему. Если же в глубине души ты чувствуешь, что не сможешь вести монашескую жизнь, то скажи об этом сейчас.

Но Ортайяс, как и все вокруг, прекрасно знал, что его ожидает, если он откажется, и ответил не колеблясь:

– Я буду вести жизнь монаха.

Сильным голосом герольд повторил его слова. Толпа ответила громким вздохом. Посвящение в монахи было серьезным делом, даже если и вызвали его такие явно политические причины. В Империи политика часто переплеталась с религией. Скаурус вспомнил Земаркоса из Амориона и непроизвольно стиснул зубы. Жрец повторил предложение еще два раза, получив тот же самый положительный ответ. Передав второму жрецу книгу, он одел новичка-монаха в голубую одежду служителя Фоса и произнес:

– Как голубой плащ Фоса защищает твое нагое тело от холода, так пусть его святость защитит твою душу от зла.

И снова герольд громким голосом повторил его слова.

– Да будет так, – ответил Ортайяс, но голос его потонул в тысяче других голосов, повторяющих эхом слова посвящения. Несмотря на свое равнодушие к религии, Марк был невольно тронут этой молитвой и восхищен силой веры видессиан. Иногда ему почти хотелось разделить ее, но, как и Горгидас, он был слишком привязан к материальному миру, чтобы слиться с миром духовным.

Ортайяс Сфранцез прошел через те же ворота, в которые входил в амфитеатр, рука об руку с двумя жрецами, посвятившими его в монахи.

Вполне удовлетворенный увиденным, народ стал расходиться. Лоточники громко расхваливали свой товар:

– Вино! Сладкое вино!

– Булочки с корицей!

– Талисманы защитят ваших близких от дурного глаза!

– И-изюм! Сладкий изюм!

Все еще недовольный, Гай Филипп пробурчал:

– Дешево отделался! Теперь он проведет остаток своей жизни, наслаждаясь прелестями и роскошью столицы, и единственное, что будет отличать его от других, – это лысая голова и голубой плащ.

– Не совсем так, – хмыкнул Марк. Туризин мог быть прост, но он вряд ли был наивен. Геннадиосу будет не так одиноко в монастыре на далекой границе. И несомненно, он найдет о чем поговорить с братом Ортайясом.

– То есть как это – нет денег? – спросил Туризин устрашающе спокойным голосом и устремил на логофета суровый взор, как будто чиновник был врагом, которого лучше всего немедленно проткнуть мечом.

Палата Девятнадцати Диванов замерла. Марк слышал, как трещат смолистые факелы и воет снаружи ветер. Если бы он повернул голову, то увидел бы, как медленно падают снежинки за широкими окнами. Зима в столице была не такой суровой, как на плато в западных провинциях, но достаточно холодной. Трибун поплотнее закутался в шерстяной плащ.

Логофет, всхлипнув, втянул в себя воздух. Ему было около тридцати лет, и выглядел он худым и бледным. Адайос Ворцез – Скаурус с трудом вспомнил его имя – был дальним родственником губернатора города Имброса, расположенного на северо-востоке Империи. Ему пришлось собраться с духом, чтобы продолжить доклад перед лицом разгневанного владыки, и начал он запинаясь, но потом постепенно оживился, ободренный тем, что Император слушает его не прерывая.

– Ваше величество слишком многого ожидает от сборщиков налогов. То, что сейчас вообще могут быть собраны хоть какие-то налоги, уже является одним из чудес Фоса. Недавние неприятности… – Ага, подумал трибун, это смягченное бюрократами определение гражданской войны.
– …и, что хуже всего, присутствие большого количества незваных пришельцев на наших землях… – Это он, похоже, о войсках каздов.
– …Все это вместе взятое сделало сбор налогов практически невозможным на западных территориях.

О чем это он говорит? – раздраженно подумал трибун. Его видессианский язык был уже довольно беглым, но этот бюрократический жаргон совершенно затуманил ему голову.

«Перевод», сделанный Баанесом Ономагулосом, был грубым, но понятным и пришелся очень кстати:

– То есть, ты хочешь сказать, что твои драгоценные сборщики налогов испачкали штаны, завидев кочевников, и удрали, даже не убедившись, враги перед ними или друзья? – И Баанес хрипло рассмеялся.

– Похоже на то. – Барон Дракс внимательно посмотрел На Ворцеза. – Вы, я вижу, пускаете в ход любую уловку, любое оправдание, лишь бы не сдавать налоги в казну. Клянусь Игроком, вам, наверное, кажется, что деньги текут из ваших личных кошельков, а не из крестьянских карманов.