Похоронный марш*

Впервые напечатано в сборнике товарищества «Знание» за 1906 год, кн. 9 (СПб. 1906);, стр. 253–261.

Рассказ был написан в декабре 1905 года и послан Горькому. Горький в письме Серафимовичу (декабрь 1905), отозвался о рассказе: «Славно написано, ярко и сильно» (М. Горький, Собр. соч., М. 1954, т. 28, стр. 402).

«Похоронный марш» вместе с рассказом «Среди ночи» послужил причиной ареста девятой книги сборника товарищества «Знание» (см. примечания к рассказу «Среди ночи», стр. 656 наст. тома). Мотивируя необходимость постановления об аресте сборника, Санкт-Петербургский комитет по делам печати писало рассказе «Похоронный марш»: «…Серафимович, картинно описывая торжествующее шествие по городу многотысячной революционно настроенной толпы рабочих, с красными знаменами, щедро смоченными кровью борцов, распевающих похоронный марш революционеров – „Вы жертвою пали борьбы роковой“, и изображая случай отказа отряда солдат стрелять в эту бунтующую толпу, вкладывает в уста рабочего-оратора речь, дышащую глубокой ненавистью „рабов“-пролетариев к своим поработителям, и говорит: „нет им примирения…“ Сам автор с видимым сочувствием относится и к описанному революционному выступлению рабочих, и к бунтарским речам оратора: бледные лица певших „торжествующую песнь смерти, – по его словам, – светились вдохновенным призывом“, солдаты „радостно“ сливались с бунтующей толпой. При таких данных рассказ „Похоронный марш“ несомненно содержит в себе возбуждение к изменническим и бунтовщическим деяниям…» («Красный архив», 1938, № 2(87), стр. 185). Судебная палата постановила наложить арест на все экземпляры 9-й книги сборника товарищества «Знание», а страницы с рассказом уничтожить.

Серафимович указывал в «Высказываниях автора», что в основу рассказа положен реальный факт: «Описанный в „Похоронном марше“ случай отказа казаков стрелять в рабочую демонстрацию действительно произошел в Москве, у Зоологического сада, недалеко от дома, в котором я проживал тогда с семьей.

Против демонстрантов выслали 1-й Донской полк, который и остановил движение демонстрантов. Но рабочие выслали к казакам „парламентеров“, и после недолгих переговоров казаки наотрез отказались стрелять в рабочих. Невзирая на приказание офицера, они не пожелали даже разгонять демонстрантов нагайками. В отдельных кучках казаки братались с рабочими. Я не приукрашивал, не преувеличивал факты. Наоборот, по цензурным условиям, мне приходилось подчас не разворачивать их во всей полноте, а ограничиваться поверхностным изложением» (т. III, стр. 378–379).

Во втором томе Сочинений, изданных «Шиповником» в 1912 году, по цензурным причинам текст «…над бесчисленными рядами, как тысячеголосое эхо, носилось: „– Да здравствует свобода!.. да здравствует рабочий народ!..“» (стр. 302) не имел подчеркнутых слов.

Во всех последующих изданиях цензурная купюра не восстанавливалась.

В настоящем издании рассказ печатается с восстановлением цензурной купюры.

На Пресне*

Впервые напечатано в сборнике товарищества «Знание» за 1906 год, кн. 10, стр. 137–164. Рассказ был написан непосредственно по горячим следам событий декабрьского вооруженного восстания в Москве. Серафимович опубликовал его с пометой: «Москва, 8-18 декабря 1905 года», указывающей на время основной работы над рассказом. Но автор завершал его уже в начале января 1906 года. В письме А. М. Горькому от 31 декабря 1905 года он сообщал: «Сейчас заканчиваю о московских событиях. Вышлю на днях». А 9 января 1906 года уже спрашивал его, получил ли он «На Пресне». Время завершения рассказа подтверждается и письмом Серафимовича жене от 5 января 1906 года: «Сегодня дописываю рассказ о московских событиях для „Знания“. Около двух листов выходит».

Серафимович рассказал в «Высказываниях автора» о тех наблюдениях и впечатлениях, которые послужили основой рассказа. «В нем даю много собственных переживаний в памятные декабрьские дни. Я жил тогда на Пресне, в Волковом переулке, возле Зоологического сада, второй дом от угла Пресни. Дом этот большой, шестиэтажный. Принадлежал он тогда иностранно-подданному – американцу. Это обстоятельство, между прочим, тогда было очень важно: иностранцев старались не тревожить, и поэтому наш „иностранный“ дом был на особом счету. Как только вставала серьезная угроза, управляющий докладывал, куда надо, и принимались соответствующие меры. Другие, например, дома, рядом с нами, поджигали, все дома вокруг нашего подожгли, а наш остался…

Я с двумя своими мальчиками и с няней жил в шестом этаже. Окно моей комнаты как раз выходило на каланчу Кудринской площади (теперь – площадь Восстания), а с этой каланчи городовые зверски палили по темным окнам обывательских квартир. Устроили проклятые „соревнование“: кто больше… Подчиняясь дубасовским приказам, мы не зажигали огней, занавесили окна, чем могли, – одеялами, тюфяками, одеждой, – ничего не помогало: мерзавцы городовые целили и в темные окна. Пули летели по всем этажам. И все-таки и в такой обстановке я умудрялся записывать впечатления…

В очерке „На Пресне“ у меня описывается жуткая ночь после того, как пришли семеновцы и полковник Мин открыл канонаду по всем правилам войны с неприятелем. Один снаряд ударил в квартиру как раз под нами, в пятом этаже, и все разметал. Двое суток так били. Как на театре военных действий. Пришлось с детьми полезть в подвал, как у меня описано…

Основной задачей я ставил себе: запечатлеть хотя бы в беглых очерковых чертах жестокость усмирителей и хотя бы в скрытой, „косвенной“ форме показать „безумство храбрых“, мужество горстки бойцов, сражавшихся на Пресне.

В те мрачные дни, когда пушками беспощадно сметали „преступников“, никак нельзя было выражать открытое сочувствие пресненским мятежникам. А очерк „На Пресне“ писался в самые дни восстания, когда кругом свистели пули и грохотали орудия.

Я хорошо видел слабость восставших, я понимал, что горсточка дружинников с их плохим вооружением не может противостоять царской артиллерии. Вот почему в очерке „На Пресне“ упор делается не на физическую военную силу, а на силу моральную, на несомненное моральное превосходство восставших над дубасовской полицейщиной. Я старался показать, что восстание внушало темным силам реакции страх и трепет, как движение массовое. Пресня с первого дня и еще долго после последнего дня восстания черпала свою мощь в сочувствии широких рабочих масс.