Шрифт:
Занавес.
Действие четвертое
Внутренность той же избы. Марьяна сеет муку на хлебы. Микеша зашивает гимнастерку. Одна рука забинтована, 1-й и 2-й красноармейцы чистят винтовки. Два красноармейца и Микеша заняты делом, задумчиво вполголоса поют:
Во субботу, день ненастный, Нельзя, нельзя в поле работать. Нельзя, нельзя в полюшке работать, Ни боронить, Ни боронить, ни пахать…Микеша. Нынче в бане здорово выбанился (встряхивает гимнастерку), а то вошь заела, чисто весь расчесался.
1-й красноармеец. Трошки передохнули тут.
2-й красноармеец. Ныне выступим, пойдем вперед, про передышку забудь.
Микеша. На правом фланге его здорово расколошматили. G донесением бегал. Мать честна! В овраге, за оврагом – все он лежит. Лошадей навалено.
2-й красноармеец. Лошадей жалко. У которой вся внутренность выпущена, а она все встать хочет, все голову подымает.
1-й красноармеец. Винтовки до сего дня по всему полю сбирали.
Микеша (вполголоса поет): «Во субботу…»
2-й красноармеец. У нас страшно было. Бил из орудий без передыху. Бил, бил, деваться некуда, засыпает. Потом замолчал, и сразу – казаки. Туча их, аж земля дрожит, топот лошадиный. А казаки: «га-а-а!..» Вой, свету божьего не видать. Ближе да ближе. А по них, как вода, так и блеснет солнце по шашкам. Ажио мурашки. У нас первая шеренга легла, вторая с колена, третья с руки. Как зачали пачками, как зачали пулеметы, как зачали они через головы, – люди, лошади, ничего не разберешь, в куче все ворочается. Накосили, несть числа.
1-й красноармеец. Калмыков у них много.
Входит 3-й красноармеец.
3-й красноармеец. Отделенный тут?
Микеша (поет). «Пойдем, девки, пойдем, парни, во зеленый, во зеленый лес гулять…»
3-й красноармеец. Оглохли, што ль?
1-й красноармеец. К ротному пошел.
3-й красноармеец уходит.
2-й красноармеец. Лютые косоглазые.
1-й красноармеец. Он лютой, покеда на лошади, а снял его с лошади – овца.
Микеша. И не чуял, как клюнуло. Сразу винтовку сронил. Нагнулся поднять, а рука не берет. Что такое? Я правой перехватил, глядь – а на левой с пальцев кровь капит. И тут почуял – больно стало. Подхватил здоровой, побежал перевязываться. Бегу, лошадь лежит, голову подымает, шея разворочена, ды кровь фонтаном прямо на калмычина, кровь-то. А он привалился, из живота кишки вывалились. Хотел приколоть, чтоб не мучился, да неловко одной рукой. А он глядит на меня, все языком по губам, запеклись, да по-русски мне: «Бачка… товарищ… воды… трошки…» Вынул флягу, дал, он глотнул, отвалился и помер. И лошадь навалилась головой на него ды сдохла, а я побег на пункт.
2-й красноармеец. Теперь флягу брось.
Микеша. Чево?
2-й красноармеец. Маханину едят. Чево ни сдохнет, все сожрут.
Микеша. Пустяковину затеял. Може, святой водицей ополоснуть?
1-й красноармеец и Микеша берут винтовки, уходят.
2-й красноармеец. Чевой-то молодаечка ку-быть скучная.
Марьяна. А тебе горе?
2-й красноармеец. Нет, так это, между прочим. Уходим ноне мы.
Марьяна (тревожно). Куда? Далече?
2-й красноармеец. Мы ево разбили, теперь правым плечом заходить будем, чтоб сбить ево совсем к реке. (Уходит.)
Павел входит, голова забинтована.
Марьяна (рванулась к нему). Пашенька… (Помолчав.) Уходите?!
Павел. Уходим, Марьянушка, уходим. (Берет ее за руки.) Приказ пришел.
Марьяна. Останусь одна теперича… одна…
Павел. Марьянушка, что ты со мной сделала! (Крепко обнимает.) Любишь?
Марьяна (обнимает). Родной мой!.. Золотой мой!.. Как глянула тогда, голова увязана, чуть не упала. Чай, больно тебе?
Павел. Нет, ничего. Пойдешь за меня?
Марьяна. Пойду, родимый, пойду, касатик. Ведь ты один у меня. Пашенька, одна теперь буду, одна как в лесу, – не с кем слова сказать. Свекор – энтот одно: хозяйство. Ему абы все работали да прибыль в хозяйстве. Свекровь поедом ест. Лушка без памяти замуж хочет. Одна я, Пашенька. (Обняв его, спрятала лицо на груди.) Уйдешь ты… уйдешь ты – и не с кем слова… одна… одинешенька…