– Тогда найди такого козла отпущения, который не слишком побеспокоит нашу совесть, – сказал Тангейзер.

Вернулся Юсти, но колчана у него не было.

– Я не смог его найти, – юноша тяжело дышал. – Где вы его оставили?

– На земле, на видном месте. – Фроже улыбнулся. – Козел отпущения уже появился и убежал, и наша совесть может быть спокойна.

«Карл Великий» поравнялся с повозкой. Он остановился и повернулся к детям: глаз его не было видно, а в бороде копошились какие-то насекомые. Потом сумасшедший поднял посох и наклонился, но прежде чем он успел произнести благословение – или проклятие – и напугать детей, госпитальер потянул за поводья, и повозка двинулась дальше.

– Надеюсь, – сказал рыцарь, – звон монет поможет тебе проводить нас через баррикады в Вилль.

– В Вилль? – Фроже усмехнулся. – Зачем? Это сумасшедший дом, даже в лучшие времена.

– Хуже, чем тут?

– Мы сейчас, считайте, гуляем по райским холмам. А на левом берегу нет воды – ни источников, ни колодцев, только река и куча ведер, и поэтому за два столетия там ничего не изменилось. Это деревня, обслуживающая сорок коллежей и полдюжины аббатств. Иногда студенты дерутся на ножах, особенно англичане и итальянцы, но это всего лишь студенты. Заплывшие жирком, изнеженные – не то что парижане. Легкая добыча. Но Вилль построил подручный сатаны, когда закончил сооружать ад. Тринадцать округов против наших двух, битком набитых либо заносчивыми богатеями, привыкшими командовать и требующими к себе уважения, либо теми, кто перережет вам горло ради использованной подтирки. Я ненавижу Вилль.

– Я там познакомился со священником церкви Сен-Сесиль, преподобным Ла Фоссом. Ему можно доверять?

– Я его не знаю, но священник, которому можно доверять, – это что-то вроде невинной шлюхи. Наверное, такие существуют, только как их узнать?

Тангейзеру нужно было как-то избавиться от детей. Они связывали ему руки, а он подвергал их опасности. Фроже казался ему меньшим злом.

– Я хорошо заплачу за безопасное место для этих детей, где один или два дня их будут поить, кормить и защитят от физического насилия, – сказал он сержанту.

– В Вилле?

– Хотелось бы, но главное – безопасность.

– Мне кажется, они еретики.

– Они никому не нужны, кроме меня.

В душе Фроже осторожность боролась с жадностью.

– Моя старшая сестра Ирен, – сказал он наконец. – Она живет в Сите, у причала Сен-Ландри.

– А муж у нее есть? – спросил Матиас.

– Я устроил так, чтобы его повесили.

– С одобрения Ирен?

– По ее просьбе. Он очень любил пускать в ход ремень и был шотландцем – две веские причины, чтобы мечтать увидеть его на виселице.

– Чем занимается твоя сестра?

– Злые языки могут говорить – и говорят, – что была и третья, самая веская причина нашей с ней договоренности. Этот шотландец, о печальной судьбе которого вы уже знаете, владел маленьким постоялым двором. Перейдя к сестре, это дело расцвело.

– Готов биться об заклад, она заломит высокую цену.

Фроже рассмеялся:

– Я не получу с этого ни су. Она обслуживает юристов из провинции, но сегодня утром у нее должны найтись свободные комнаты.

– Полагаю, я мог бы найти что-то получше, чем постоялый двор для профессиональных юристов.

– Юристы или монахи, ваша светлость, – выбирать вам.

Около Малого Шатле Фроже проложил им дорогу среди просителей, которых не пустили внутрь, и покинул Тангейзера в широком арочном проходе, а сам пошел докладывать о краже колчана неизвестными преступниками.

Облегчение, которое давала тень, сводилось на нет зловонием от соседней скотобойни. Сержанты, которых было довольно много, выглядели недовольными выпавшим на их долю жребием, раздраженными и обиженными на то, что у них отняли выходной день. Вне всякого сомнения, они убили бы любого, на кого им укажут, но, подобно Фроже, были настолько поражены коррупцией, что лихорадка кровопролития их не коснулась. Они бросали любопытные взгляды на пассажиров госпитальера, но не подходили к их повозке.

Тангейзер посмотрел в северную арку прохода. Если не считать пирамиды трупов, залитых собственной кровью и оставленных жариться на солнце, словно произведение охваченного манией убийства кондитера, короткая улица через мост была пуста. Взглянув на дальний конец моста, рыцарь понял почему. Стало ему ясно и почему сержанты были не в духе. Отряд милиции охранял цепь, и вид у этих людей был такой, словно этот приказ был вырезан на камне самим Божьим перстом.

Матиас бросил взгляд на своих юных подопечных. Все пятеро сгрудились у одной стороны повозки, глядя на него словно с укором, и печаль каждого из них прибавлялась к всеобщему горю. Иоаннит попытался ласково улыбнуться детям, но вместо улыбки у него вышла гримаса. Тангейзер отвернулся.

В проходе появился Фроже, поправлявший на плече новый кожаный колчан.

– Один из наших людей ранен милицией во время какого-то спора, – рассказал он. – Все ненавидят сержантов. Интересно почему? Он выживет, если рана не загноится, но пока милиция не получит приказ от того, кто повыше, чем здешний начальник, они считают мост своим.

– Иди за мной, – велел ему мальтийский рыцарь.

Не дожидаясь возражений сержанта, он повел Клементину на мост. Ополченцы встали. Их было восемь, и на одежде некоторых виднелись пятна крови, оставшиеся от дневных «трудов». В спокойные времена эти люди не имели почти никакой власти даже над собственными жизнями, не говоря уже о жизнях других. Но сегодня город принадлежал им, и они были полны решимости не упустить своего шанса.