– Значит, мать не запретит тебе видеться со мной? – спросил он, а потом прибавил, что поговорит с Жоко.

А теперь Эстель изгнали. Из-за дамы с юга. Карлы. Девочка не любила слезы. Она привыкла плакать только с какой-то целью, что случалось нечасто. Но теперь, кружа по Ле-Алю и продвигаясь на север по Рю Сен-Дени, она плакала.

Ля Росса слышала голоса, крики, но не обращала на них внимания. Она видела горы мертвых тел, отряды вооруженных топорами и пиками людей, но ей было все равно, а сами они словно не замечали ее. Карла не была злой, даже несмотря на то, что девочка поступила с ней плохо. Карла была ласковой. Сказала Гриманду, что Эстель храбрая. И не позволила Алтану ее убить. Эстель это понимала. И в то же время она понимала, что именно эта женщина стала причиной ее изгнания.

Она не могла ненавидеть Гриманда. Гриманд – король и должен время от времени быть несправедливым, даже к ней, хотя раньше такого не случалось. Но больше всего девочка расстраивалась из-за того, что Гриманд привел Карлу к себе в дом.

Почему?

Он никогда не приглашал Эстель к себе. Ни разу.

Слезы наконец иссякли. Живот сводило от голода, голова кружилась. Эстель пошла домой.

Тифани снимала две комнаты на втором этаже. Два ее брата жили с ними вот уже третье лето. Подойдя к двери, Эстель услышала, что мать и Жоко ссорятся. К этому она привыкла и даже могла спать во время перебранок.

– Ему отрезали член и яйца, – хныкал Жоко.

– Невелика потеря, да и он сам тоже! Мне давно следовало избавиться от вас, ублюдков. Посмотри на меня. Я спала с графом – и не один раз.

– А то мы не знаем. Вся улица знает. Черт!

Жоко протяжно застонал. Войдя в комнату, Эстель увидела, что он сидит на кровати, хватая ртом воздух. Спина у него выгнулась дугой, а пальцы отчаянно цеплялись за матрас. Тихонько повизгивая, парень осторожно лег на кровать, словно она была усыпана битым стеклом. Дыхание его было неглубоким и осторожным, как будто при каждом вдохе в его тело вонзался нож.

– Должно быть, он сломал мне по пять ребер с каждой стороны. Или позвоночник.

– И ты не получил ни су? Говнюк, – припечатала его Тифани. – А яйца тебе тоже отрезали?

– Тебе бы только смеяться!

– Этот проклятый Богом ублюдок хотел поиздеваться надо мной! Хотя нет, у него не хватило бы ума загадывать так далеко.

– Мне нужно помочиться. Господи!

Жоко захныкал от очередного приступа боли.

– Гриманд заставил его есть дохлую собаку, – сказала Эстель.

– Заткнись, крысиная морда, – огрызнулся ее дядя. – Тифани, дай мне горшок.

– Сам возьми.

– Я даже сесть не могу. Хочешь, чтобы я мочился в кровать? Дай мне тот кувшин.

Мать Ля Россы вылила из кувшина вино в две чаши и бросила его на живот своего брата. Пока тот со стонами возился на кровати, она повернулась к дочери:

– Где ты была? Я вся извелась.

Эстель ни на секунду ей не поверила. Тифани сохранила стройность, а ее темно-рыжие волосы оставались густыми. Когда-то девочка считала ее красивой, но потом что-то изменилось. Тифани часто повторяла дочери, что происходит из ирландского королевского рода, и Эстель ей верила. А однажды, напившись, мать заявила, что в ее жилах течет кровь французских королей. Впрочем, это было всего один раз, и Эстель сомневалась в ее словах.

– Где ты порвала платье? – сердито спросила женщина. – Его придется выбросить.

– Я есть хочу, – сказала Эстель.

– На кухне хлеб и холодный суп, – отмахнулась от нее мать. – Слишком жарко, чтобы разводить огонь.

Пока девочка ела, Тифани насмехалась над Жоко. Глаза у Эстель закрывались. Разбудил ее громкий стук в дверь, и она съела еще несколько ложек супа. К двум голосам присоединился третий, и Эстель вздрогнула. Она узнала этот голос. Высокий, гнусавый, не похожий на другие. Малыш Кристьен. Ля Россу охватил страх. Она подошла к двери и стала слушать. Кристьен расспрашивал мать о ночном нападении на дом д’Обре. Откуда он узнал об этом? Хотя Кристьен из той породы лизоблюдов, которые вечно все вынюхивают. Хорошо, что он говорит о ночном грабеже, а не о ней.

Прошлой зимой Тифани и Жоко взяли ее с собой к Кристьену и сказали, чтобы она шла с ним. Тот отвел Эстель в шикарный дом рядом с Лувром, такой большой и прекрасный, каких она и представить себе не могла. Кристьен и какая-то женщина вымыли девочку, побрызгали ей волосы духами и одели ее в красивое синее платье – Эстель никогда в жизни не носила такого – с золотой звездой спереди. Они сказали, что это Вифлеемская звезда, а потом объяснили, что она должна играть в игру, изображая Марию Магдалину. Ля Росса слышала это имя, но не знала, что оно означает. Ей объяснили, что Магдалина была близким другом Иисуса. Потом ее отвели в огромную спальню. Там был мужчина в длинном белом балахоне и с короной из терновника на голове, хотя шипы на ней оказались ненастоящими и не могли его поранить. Он опустил ноги в серебряную чашу с водой, и ей сказали вымыть ему ноги волосами.

Эстель отказалась.

Остального она не помнила, хотя иногда ей снились сны, страшные сны. Она никому не рассказывала об этом. Тифани не спрашивала, что с ней случилось, но Эстель чувствовала, что мать знает. Гриманду она тоже ничего не говорила. Ее отвели к Пикару во второй раз, но девочка убежала от него и три дня жила с крысами.

– Когда я ушел, они все были живы, кроме турка, – услышала она голос Жоко. – Больше я ничего не знаю. Спросите Эстель, она осталась там.

От страха девочка не могла пошевелиться. Кристьен тем временем подошел к двери в комнату, где она находилась. В своем зеленом камзоле он был похож на лягушку, лицо у него было еще противнее, чем голос, а улыбка – и того хуже.