Это огромное количество убитых евреев также поднимало волнующий вопрос о том, как немцам удалось уничтожить в оккупированном Советском Союзе столько гражданского населения за столь короткое время. Им помогали советские граждане. Каждый, у кого был опыт войны, знал, что немецкая армия была громадной, но немецких оккупационных сил в тылу было немного. В немецких оккупационных властях и полиции было недостаточно народу, чтобы управлять западной частью Советского Союза в какой-либо форме, а тем более тщательно внедрять политику массового уничтожения. Местные власти продолжали делать свою работу при новых хозяевах, местные молодые люди добровольно шли в полицию, а в гетто некоторые евреи взяли на себя функцию контроля над остальными. В расстрелы на востоке от линии Молотова-Риббентропа были вовлечены (так или иначе) сотни тысяч советских граждан. (Надо сказать, что большую часть основной работы на фабриках и в лагерях смерти к западу от линии Молотова-Риббентропа в оккупированной Польше выполняли советские граждане. Нельзя было упоминать, что советские граждане работали в Треблинке, Собиборе и Белжеце). То, что немцам нужны были коллаборанты и они их находили, – неудивительно. Но коллаборационизм подрывал миф о сплоченном советском народе, защищающем честь Отечества, сопротивляясь ненавистным фашистским захватчикам. Распространенность этого мифа была еще одной причиной, по которой о массовом уничтожении евреев надо было забыть.

Во время войны СССР и его союзники в целом пребывали в согласии относительно того, что войну не нужно понимать как войну по освобождению евреев. С разных точек зрения и советское, и польское, и американское, и британское руководство – все верили, что страдания евреев надо воспринимать как один из аспектов ужасной немецкой оккупации вообще. Хотя лидеры союзных держав достаточно знали о происходящем Холокосте, никто из них не считал его причиной начинать войну с нацистской Германией или привлекать особое внимание к страданиям евреев. Еврейский вопрос в пропаганде обычно опускался. Когда Сталин, Черчилль и Рузвельт подписали «Декларацию об ответственности гитлеровцев за совершаемые зверства» в Москве в октябре 1943 года, они упомянули среди преступлений нацистов «массовый расстрел польских офицеров», имея в виду Катынь (хотя в действительности это было советское преступление), «казнь французских, датских, бельгийских и норвежских заложников», а также «критских крестьян», но не евреев. Были упомянуты «народы» Польши и Советского Союза, но не еврейское национальное меньшинство обеих стран. К тому времени, когда было напечатано заключение про гитлеровские зверства, более пяти миллионов евреев были расстреляны или отравлены газом за то, что были евреями [701] .

В своей более просвещенной форме замалчивание убийств по расовому признаку отражало принципиальное колебание по поводу принятия гитлеровского расового понимания мира. Рассуждали так: евреи не были гражданами какой-то одной страны и поэтому сгруппировать их вместе – значит признать их единство как расы и принять гитлеровский расовый взгляд на мир. В своей менее просвещенной форме эта точка зрения была уступкой популярному антисемитизму, который был весьма распространен в Советском Союзе, Польше, Британии и Соединенных Штатах. Для Лондона и Вашингтона эта напряженность разрешилась с победой в войне в 1945 году. Американцы и британцы не освобождали какой-либо части Европы, где проживало значительное еврейское население до войны, они не видели основных немецких лагерей смерти. Политика послевоенного экономического, политического и военного сотрудничества в Западной Европе относительно мало касалась еврейского вопроса.

Территория сталинского увеличившегося государства включала большинство из немецких полей убийств, а его послевоенная империя (в том числе коммунистическая Польша) охватывала все те места, где располагались немецкие фабрики смерти. Сталину и его Политбюро довелось после войны иметь дело с продолжавшимся отпором возвращению советской власти, который придавал неизбежность вопросу о судбье евреев военных лет в контексте идеологии и политики. Послевоенное сопротивление на западе Советского Союза было продолжением войны в двух смыслах: это были земли, которые СССР захватил в самом начале, и земли, где огромное количество людей взяли в руки оружие, чтобы сражаться с советским режимом. В странах Балтии, Украине и Польше некоторые партизаны были откровенными антисемитами и продолжали использовать тактику нацистов, ассоциируя советскую власть с евреями.

В этой ситуации у СССР были все политические мотивы дистанцировать себя и свое государство от страданий евреев и приложить особые усилия к тому, чтобы антисемиты не отождествляли возвращение советской власти с возвращением евреев. В Литве, вновь включенной в состав Советского Союза, генеральный секретарь местной советской Коммунистической партии считал, что евреев уничтожали во время Холокоста как «сынов нации», как литовцев, которые мученически умирали за коммунизм. Никита Хрущев, член Политбюро и генеральный секретарь партии в Украине, пошел еще дальше. Он был ответственным за борьбу по уничтожению украинских националистов на землях тогдашней юго-восточной Польши, которые до войны были густо заселены евреями и поляками. Германия уничтожила евреев, а СССР депортировал поляков. Хрущев хотел, чтобы украинцы были благодарны Советскому Союзу за «унифицирование» их сел за счет Польши и за «зачистку» польских землевладельцев. Зная, что националисты выступают за этническую чистоту, он хотел, чтобы советская власть символизировала именно ее [702] .

Восприимчивый к настроениям населения, Сталин искал способ представить войну так, чтобы это льстило русским и при этом маргинализировало бы евреев (равно как и все остальные народы Советского Союза). Вся целиком советская идея о Великой Отечественной войне была основана на том, что война началась в 1941 году, когда Германия вторглась в Советский Союз, а не в 1939 году, когда Германия совместно с Советским Союзом вторглись в Польшу. Другими словами, согласно официальной версии, территории, поглощенные в результате советской агрессии 1939 года, следовало считать территориями, которые всегда и были советскими землями, а не добычей, захваченной в результате войны, которую Сталин помог Гитлеру начать. В противном случае Советский Союз фигурировал бы как одна из двух держав, развязавших войну, как один из агрессоров, а это, конечно же, было неприемлемо.

В советской версии войны не могло идти речи об одном из ее ключевых фактов: совместная немецкая и советская оккупация была хуже, чем только одна немецкая оккупация. Население на запад от линии Молотова-Риббентропа, которое пережило одну немецкую и две советских оккупации, страдало больше, чем население любого другого региона Европы. С советской точки зрения, все смерти в той зоне можно было просто приплюсовать к советским потерям, даже если люди, о которых шла речь, были советскими гражданами в течение всего нескольких месяцев до момента своей смерти и даже если многие из них были уничтожены НКВД, а не СС. Таким образом, смерти поляков, румынов, литовцев, беларусов и украинцев, причиненные советскими, а не германскими силами, служили для того, чтобы трагедия Советского Союза (а для невнимательных – России) выглядела еще более масштабной.

Огромные потери, которые понесли советские евреи, – это в основном были смерти евреев на землях, в которые только что вторгся Советский Союз. Эти евреи были гражданами Польши, Румынии и стран Балтии, привезенные силой, под советским контролем, всего за двадцать один месяц до немецкого вторжения в случае Польши и за двадцать четыре месяца до этого вторжения в случае северо-восточной Румынии и стран Балтии. Советские граждане, которые больше всего пострадали в войне, были насильно подчинены советской власти непосредственно перед тем, как пришли немцы, в результате альянса СССР с нацистской Германией. Это была неловкая ситуация. История войны должна была начинаться в 1941 году, и эти люди должны были считаться «мирными советскими гражданами».