В Ковеле евреи тоже составляли около половины населения – около четырнадцати тысяч человек. В мае 1942 года евреев города разделили на две группы – рабочих и не рабочих – и поместили в два разных гетто: первую – в Новом городе, вторую – в Старом городе. Один местный еврей, выучив нацистские термины, знал, что немцы считают второе гетто местом для «дармоедов». 2 июня немецкая и местная вспомогательная полиция окружили гетто в Старом городе. Все шесть тысяч евреев были доставлены на просеку возле города Камень-Каширский и расстреляны. 19 августа полиция повторила то же самое с другим гетто, расстреляв восемь тысяч человек. Затем началась охота на евреев, которые прятались: их окружили и заперли в Большой ковельской синагоге без воды и продовольствия. Затем их расстреляли, но некоторые из них оставили предсмертные послания (на польском языке и на идиш), нацарапанные камнем, ножом, ручкой или ногтем на стенах здания, где многие из них праздновали Шабат [454] .

Жена оставила записку о любви и преданности ее «доброму мужу», чтобы он узнал о ее судьбе и о судьбе их «прекрасного» ребенка. Две девочки вместе написали о своей любви к жизни: «Так хочется жить, а они не позволяют. Месть. Месть». Молодая женщина была более смиренной: «Я странно спокойна, хотя тяжело умирать в двадцать лет». Мать и отец просили своих детей прочитать по ним каддиш и соблюдать религиозные праздники. Дочь оставила прощальную записку матери: «Моя любимая Мама! Не было выхода. Они привезли нас сюда из гетто, и теперь мы должны умереть страшной смертью. Нам так жаль, что тебя нет с нами. Я не могу себе этого простить. Мы благодарим тебя, Мама, за всю твою преданность. Целуем тебя снова и снова».

Беларусь была центром противостояния между нацистской Германией и Советским Союзом. После немецкого вторжения в июне 1941 года ее жители (те, кто выжил) наблюдали за эскалацией насилия как со стороны Германии, так и Советского Союза. Их родина была зоной немецкой оккупации и в то же время продолжала оставаться советской республикой. Ее города стали полями сражения наступающей и отступающей армий, ее местечковые еврейские поселения были уничтожены во время Холокоста. Ее поля стали немецкими лагерями для военнопленных, в которых десятки и сотни тысяч советских солдат умирали от голода. В ее лесах советские партизаны и немецкие полицейские, а также Ваффен-СС вели беспощадную партизанскую борьбу. Вся страна была местом символического соревнования между Гитлером и Сталиным, представленного не только солдатами на передовой, партизанами в лесу и полицейскими над ямами, но еще и пропагандистами в Берлине, Москве, а также в столице республики, Минске.

Минск был центральным элементом нацистской деструктивности. Германская авиация разбомбила город 24 июня 1941 года; чтобы войти в него, солдатам Вермахта пришлось ждать, пока утихнет огонь. К концу июля немцы расстреляли тысячи образованных людей и загнали евреев в северо-западную часть города. В Минске было гетто, концлагеря, лагеря военнопленных и места экзекуций. Наконец, Минск был превращен немцами в своего рода жуткий театр, в котором они обыгрывали эрзац-победу, уничтожая евреев [455] .

В Минске осенью 1941 года немцы праздновали воображаемый триумф, хотя Москва не была взята. В день годовщины большевистской революции, 7 ноября, немцы организовали нечто более драматичное, нежели просто массовые расстрелы: в то утро они согнали тысячи евреев из гетто. Немцы заставили евреев надеть самую лучшую одежду, как для советского праздника. Затем немцы выстроили пленников в колонны, дали им советские флаги и приказали петь революционные песни. Людей заставляли улыбаться на видеокамеры, запечатлевавшие все это. Когда они вышли за Минск, этих 6624 евреев посадили на грузовики и отвезли на бывший склад НКВД в соседней деревне Тучинка. Мужчины-евреи, вернувшиеся в тот вечер домой после принудительных работ, застали свои дома совершенно пустыми. Один из них вспоминал: «Из восьми человек – моя жена, трое наших детей, моя старенькая мать и двое ее детей – ни души не осталось» [456] .

Сам по себе террор не был новостью – людей из Минска НКВД забирал в Тучинку на черных «воронках» еще совсем недавно, в 1937-м и 1938 годах. Однако даже на гребне сталинского Большого террора тех лет НКВД всегда действовал скрытно, забирая людей посреди ночи по одному-два человека. Немцы же проводили массовую операцию среди бела дня, устраивали ее для публики, насыщенную смыслом, как материал для пропагандистского фильма. Инсценированный парад должен был доказать нацистское утверждение, что все коммунисты – евреи, а евреи – коммунисты. Из этого следовало, согласно логике нацистов, что устранить их – значило не только обезопасить тыл группы армий «Центр», но это и само по себе является победой. Но эта пустая экспрессия триумфа, казалось, была продемонстрирована для того, чтобы скрыть более явное поражение: к 7 ноября 1941 года группа армий «Центр» должна была взять Москву, но не взяла [457] .

Сталин все еще находился в советской столице и занимался организацией празднования собственной победы. Он никогда не покидал город – ни во время начального наступления Операции «Барбаросса» в июне 1941 года, ни во время вторичного наступления Операции «Тайфун» в октябре. Забальзамированный труп Ленина вывезли из Кремля на сохранение, но Сталин оставался и правил. Ленинград был осажден, Минск и Киев взяты, но Москва защищалась под сталинским упорным командованием. 6 ноября Сталин обратился с речью к советскому народу. Сказав, что немцы называют свою кампанию «войной на уничтожение», он пообещал им то же самое. Один-единственный раз он назвал немцев убийцами евреев. Называя нацистский режим империей, готовой организовывать «погромы», он, однако, не сказал всей правды о происходившем массовом уничтожении. Минских евреев, которых забрали в Тучинку в советский праздник 7 ноября, расстреляли 9 ноября (в праздник национал-социалистов). Еще пять тысяч были расстреляны 20 ноября. Традиционные империи никогда ничего подобного с евреями не делали. За любой день второй половины 1941 года немцы расстреливали больше евреев, чем было убито во время погромов за всю историю Российской империи [458] .

То, что немцы убивали евреев, никогда не должно было играть большой роли в советской версии войны. Со сталинской точки зрения, значение имело не уничтожение евреев, а возможности его политической интерпретации. То, что немцы идентифицировали евреев с коммунизмом, было не просто убеждением нацистов и предлогом для массового уничтожения, – это было пропагандистским оружием против Советского Союза. Если Советский Союз был всего лишь еврейской империей, то, конечно же, как говорили нацисты, у подавляющего большинства советских граждан не было причин ее защищать. Таким образом, в ноябре 1941 года Сталин готовил идеологическую и военную защиту Советского Союза. СССР не был государством евреев, как утверждали нацисты, – он был государством советских людей, первыми среди которых были русские. 7 ноября, когда евреи шли через Минск навстречу своей смерти, Сталин принимал военный парад в Москве. Чтобы поднять дух советских людей и показать немцам свою уверенность, он отозвал дивизии Красной армии с защитных позиций на западе от Москвы и заставил их маршировать по проспектам столицы. В своем обращении в тот день он призвал советских людей следовать примеру их «великих предков», упомянув шесть дореволюционных военных героев – все они были русскими. В час отчаяния советский лидер взывал к русскому национализму [459] .