После продолжительных споров поляки сказали: «Когда учиним мирное постановление на вечное докончанье, то королю будем бить челом, чтоб он крестное целованье с вас снял и титул свой государю вашему уступил, а вы объявите, чем вы за то государя нашего станете дарить?» Московские послы отвечали: «Нам этого в уступку и в дар не ставьте, что король хочет титул московский с себя сложить, дарить нам государя вашего за это не за что, потому что великий государь наш на Московском государстве царствует по дару и воле всемогущего бога, по древней своей царской чести предков своих, великих государей, а наше московских людей крестное целованье от государя вашего короля и от ваших неправд в московское разоренье омылось кровью, и мы от него чисты». Наконец стали говорить о настоящем деле: поляки объявили, что без уступки в королевскую сторону всех городов, которые были отданы до Деулинскому перемирию и взяты москвичами при разрыве его, они не станут ни о чем говорить. На каждом съезде московские послы уступали по городу или по два, поляки постоянно требовали всех; из Москвы пришел наказ: за города Дорогобуж, Новгородок, Серпейск и Трубчевск и за уступку титула дать королю денег именно 10000 рублей и надбавлять до 70000, а по конечной неволе дать 100000. В то же время бискуп Жадик прислал сказать Шереметеву, что король отправил уже полк к Можайску, а уговорил короля послать полк Христоф Радзивилл, ибо приехал из Москвы к королю сын боярский с вестями, что на Москве Шеина и Измайлова казнили, и за это учинилась в людях рознь великая, да на Москве же были пожары большие, выгорела Москва мало не вся; в Можайске ратные люди также погорели и разъехались; король хотел над Можайском промышлять и под Москву идти, но он, бискуп, литовских ратных людей остановил, короля от войны удержал, и стал король на реке Вязьме от Семлева в 20 верстах.

На следующем съезде польские комиссары требовали всех городов, уступленных в Деулине, да еще нескольких новых за освобождение царя и народа московского от присяги Владиславу; московские послы отвечали, что за освобождение царя платить не для чего, царь Михаил креста Владиславу не целовал, потому что в то время он совершенного возраста еще не достиг. Комиссары за уступку титула начали требовать уже не городов, а денег; московские послы отказали; тогда поляки поднялись с шумом и хотели порвать переговоры: московские послы начали предлагать деньги по наказу; поляки остановились: начали между собою толковать, некоторые из них ходили от шатра, где происходили переговоры, к речке Поляновке и, пришедши, начали с товарищами своими опять толковать, а государевым послам сказывали дворяне, что польские комиссары ходили к королю, который лежал на берегу речки Поляновки на траве. Поговорив между собою, поляки не согласились на предложение московских послов; те тоже отказали, что городов не уступят: поляки начали сердиться, опять встали с своих мест, государевы послы тоже встали и из шатра хотели выйти. Больше трех часов говорили послы стоя, то говорили с большим шумом, то покрывали гладостью, как бы к доброму сходству повести, поговоривши с шумом, расходились розно, выговаривали и вычитали с обеих сторон всякие прежние ссоры и неправды; поляки вышли наконец из шатра, давая знать, что хотят разорвать. Тогда московские послы уступили им Дорогобуж, поляки не согласились; уступили Новгород Северский – не согласились; комиссары вышли из шатра, остались только Жадик и Радзивилл, воевода виленский, и продолжали переговоры: из всех городов, отданных по Деулинскому перемирию, они уступали один Серпейск, но требовали Трубчевска и 100000 рублей денег; потом начали спускать деньги и спустили до 20000. На этом и порешили, с условием, однако, чтоб деньги отдать королю тайно, в записи их не писать и в речах не упоминать, будут знать об этом только бискуп Жадик да Радзивилл, а товарищам их не сказывать, и как договор крестным целованием закрепят, то деньги возьмет бискуп один и распишется. Комиссары согласились называть Михаила Феодоровича царем, потому что польское правительство признало этот титул прежде, называя Владислава царем; но не споря о царском титуле, комиссары спорили о титуле всея Руси, они говорили боярам: «Великий государь ваш пишется всея Руси, а Русь и в Московском и в Польском государстве есть: так написать бы в польскую докончальную запись великого государя вашего царем своея Руси, чтоб титулом всея Руси к польской Руси причитанья не иметь, а в московской докончальной записи и вперед в грамотах царских к королям польским писать по-прежнему всея Руси…» Московские послы отказали: «Этого начинать непригоже: ваша Малая Русь, которая принадлежит к Польше и Литве, к тому царского величества именованью всея Руси нейдет, применять вам этой своей Руси ко всея Руси нечего». Покончивши спор о титуле, послы ударили по рукам на вечном докончании. Это было 17 мая.

Когда надобно было писать условия вечного докончания, то комиссары возобновили попытку Льва Сапеги при Годунове, предложили следующие статьи: 1) быть в вечной приязни, как людям одной веры христианской, одного языка и народа славянского. Московские послы прибавили сюда условие: описывать великого государя с его полными титулами. 2) Иметь общих врагов. Московские послы отвечали: написать именно, кто королю неприятель, по тому и договор будет. 3) С другими народами ко вреду друг другу не соединяться, но сноситься с ними вместе, по совету; если был прежде заключен союз с кем-нибудь ко вреду нового союзника, то его разорвать. 4) В случае неприятельского нападения друг друга оборонять. Ответ: у государя нашего только и пограничных государств, что Швеция да Крым, и с обоими государь в докончании, так помогать на них ему не доведется. 5) Подданным обоих государств вольно ездить к государям на службу при дворе, в войсках и землях, и выезжать назад. Ответ: как государь изволит. 6) Чтоб вольно им было жениться и сродствоваться, вотчины и поместья выслуживать и покупать, по женах и иным всяким обычаем наживать. Ответ: как русским людям у польских людей, так польским у русских жениться за разницею вер нельзя, отчин продавать из государства в государство не годится, да и прежде этого никогда не бывало. 7) Чтоб вольно было подданным обоих государств посылать детей своих на службу или для науки. Ответ: об этом великие государи перешлются между собою. 8) Чтоб поляки, которые будут служить московскому государю, могли ставить церкви своей веры в своих поместьях: чтоб в Москве и других городах были церкви католические. Ответ: церквей иных вер в Московском государстве прежде не бывало, и вперед этому быть нельзя. 9) Король и великий государь московский должны вместе стараться, чтоб был у них наряд пушечный, корабли и люди воинские на море Ливонском и на море Великом, для расширения границ своих. Ответ: государевых воинских кораблей на море Ливонском и на море Великом прежде не бывало и вперед быть негде да и не для чего; а если это понадобится королю, то пусть он обошлется с нашим государем. 10) В знак совершенного соединения должны быть две короны: одна в Польше, ее посол московский возлагает на польского короля при коронации, а другая в Москве, ее польский посол возлагает на голову московского государя. II) По смерти короля паны советуются об избрании нового с государем и со всеми чинами московскими. 12) Если будет избран царь в короли, то два года должен жить в Польше и Литве и один год в Москве. 13) Если у царя не будет сына, то царем становится король польский. На все эти статьи один ответ: пусть государи перешлются между собою.

В образцовой царской грамоте было написано: «Которые люди начнут перебегать на обе стороны, тех не отдавать для того: только перебежчиков отдавать, то в этом будет большая ссора, душевредство, и исполнить этой статьи никак нельзя, потому что Московское государство и Польское велики и пространны, перебежчики станут жить в дальних и украинских городах тайно, так что не только их самих, и мест их сыскать будет нельзя». Вследствие этого уполномоченные уговорились статью о перебежчиках из докончальной записи вычеркнуть, а постановить: воровских людей, которые от воровства станут перебегать, тех на обе стороны сыскивать и отдавать. Польские комиссары требовали, чтоб патриарх за настоящего государя, за будущих и за всю землю крест целовал на вечном докончании, а притом должны еще целовать крест по два человека из порубежных городов. Московские послы отвечали: «Великий господин святейший патриарх правит церковь божию, а до царственных, до градских (политических) и ни до каких мирских дел он не касается; также и порубежных городов людям крест целовать не для чего, потому что вечное докончанье крепко будет нашим посольским крестным целованьем, да сверх того великие государи сами закрепят, а городские люди без воли государя нашего ничего сделать не могут». Польские комиссары настаивали, чтоб целовать крест патриарху, властям духовным, боярам и изо всех чинов людям за себя, за детей, внучат и за всю землю; говорили, что и у них в Польше все крест целовать будут; московские послы отвечали: «Ваш архиепископ и епископы должны целовать крест, потому что они вместе и сенаторы, а наш патриарх и духовенство ни в каких делах креста не целуют. Да и того в Московском государстве никогда не бывало, чтоб вместе с великим государем боярам или иным людям крест целовать, и теперь тому быть нельзя, крепко будет докончанье государскими душами, а за бояр и за всяких людей мы, великие послы, закрепим». Польские комиссары возражали, что сенаторам и боярам нужно крест целовать на случай смерти королевской или царской; московские послы отвечали: «То дело нестаточное, что боярам вместе с государем нашим крест целовать: все мы холопи великого государя нашего и во всей его царской воле, и нам без царского повеленья браться за это нельзя». Поляки все настаивали, чтоб патриарх целовал крест; московские послы отвечали: «Патриарху тут быть нельзя, потому что по закону нашей греческой веры не повелось, чтоб у крестного целованья быть патриарху: они чин духовный, великие слуги христовы первейшие, всем архиепископам и епископам вышние, и ни у какой клятвы человеческой быть им невозможно». Московские послы отговорили также не целовать креста боярам и порубежным людям.

Уговорились, что царь и король пошлют к пограничным христианским и бусурманским государям объявить о своем вечном докончании; уговорились насчет посольских провожатых; послы с обеих сторон должны приезжать со 100 провожатыми, посланники с 30, гонцы с 6; послов и посланников больше двух месяцев не держать. Польские комиссары требовали, чтоб обоим государям вольно было нанимать ратных людей – королю в Московском государстве, а царю в Польше; московские послы отложили эту статью до обсылки с государем, потому что дело новое. Поляки требовали, чтоб запорожским козакам шло жалованье от государя ежегодно, как им на то грамота дана и на самом деле в прошлых годах бывало. Московские послы отвечали: «Козакам запорожским какое жалованье и за какую службу давалось и какая у них грамота есть, – того не упомним; думаем, что то могло быть, когда запорожские козаки великим государям служили, и теперь если начнут служить, то им государево жалованье будет по службе».

Во время переговоров к послам пришла из Москвы грамота, чтоб они потребовали у польских комиссаров наряда, взятого у Шеина под Смоленском, потребовали бы этого в знак любви государской: «За то бы стояли и говорили не торопко, потому что полякам разорвать переговоров уже нельзя: ведомо государю подлинно, что турский салтан наступил на Польшу, в Польше и Литве от турского великое страхованье и король пошел назад к себе в Литву; если б государь об этом знал вовремя, то он бы им, послам, с такою уступкою на стольких городах делать не велел. Главные послы, боярин и окольничий, должны говорить сердито, а остальные унимать и покрывать гладостью и разговором, чтоб договора не разорвать и бесславными не быть же». Исполняя наказ, московские послы стали говорить комиссарам о возвращении пушек, сказали и о тех двенадцати пушках, которые король отдал Шеину, но тот не взял изменою своему государю. Комиссары отвечали, что донесут об этом королю, причем гетман литовский Радзивилл прибавил: «Вы нам говорили о двенадцати пушках, которых не взял Шеин, будто бы изменою своему государю: так вам бы такого слова не говорить и в письме не писать, потому взял весь наряд государь наш своею ратною силою, а не по чьей-нибудь измене, двенадцать же пушек, которые были Шеину отданы, он подарил мне по любви, а не по неволе, и те пушки у меня, а не у короля, и отдать их назад непригоже, потому что Шеин ими меня подарил». Польские комиссары требовали, чтоб купцам их можно было торговать в Москве и в замосковных городах, но московские послы согласились только позволить им торговать в пограничных городах: что же касается до торговли в Москве и других городах, то это дело отложили до тех пор, пока польские послы будут у царя в Москве. Уговорились – пленников всех отпустить с обеих сторон без ограничения, причем поляки не согласились на требование московских послов, чтоб не отпускать тех, которые приняли православную веру или женились в России. В образцовой докончальной грамоте, присланной из Москвы, было внесено условие, чтоб в уступленных Польше городах не трогать православия. Польские комиссары говорили об этом с великою досадою: «Какое вы в нас безверство узнали? всякий человек себя остерегает, а чужого дома строить не замышляет; у нас никакому человеку свою веру держать не запрещают, мы обещаем это под клятвою, а в докончальную запись это внести зазорно, королю и нам это будет в стыд, как будто мы разорители вер». И отказали с шумом. Образцовая грамота московская начиналась укоризнами, что поляки нарушили перемирие и т. п.; комиссары объявили, что они такой грамоты допустить не могут. «Заключен вечный мир, – говорили они, – а в начале грамоты будут укоризны! мы вас укорять не хотим, и вы нас не укоряйте». Два часа спорили об этом и наконец порешили оставить укорительные слова.

Все было окончено 4 июня. На прощанье польские комиссары говорили: «Такое дело великое и славное сделалось, чего прежние государи сделать не могли; так на том бы месте, где такое великое и славное дело совершилось, где стояли шатры, для вечного воспоминанья насыпать два больших кургана и сделать на них два столпа каменных, один на московской, а другой на королевской стороне, и на тех столпах написать государские имена, также год и месяц, каким образом и посредством каких послов такое великое дело учинилось». Шереметев с товарищами не согласились на предложение, они отвечали: «В Московском государстве таких обычаев не повелось и делать этого не для чего; все сделалось волею божиею и с повеления великих государей и написано будет в посольских книгах». Шереметев дал знать об этом в Москву и получил такой ответ: «Государевы послы сделали хорошо, что у литовских послов отговаривали, потому что они начинают дело новое, и впредь литовским послам отказывать, что дело нестаточное бугры насыпать и столпы ставить, быть тому непригоже и не для чего, потому что доброе дело учинилось по божией воле, а не для столпов и бугров бездушных».

В начале 1635 года для закрепления вечного мира присягою королевскою отправлены были в Польшу великие послы, боярин князь Алексей Михайлович Львов-Ярославский с товарищами; ему дан был наказ: «Непременно за то стоять накрепко, чтоб король поцеловал в крест, а не в блюдо». Еще любопытнее вторая статья наказа: «Когда король велит положить на запись крест, то послам смотреть, чтоб этот королевский крест был с распятием, а если король закона люторского, то ему целовать евангелие, разведать подлинно, какой веры король». Если будут настаивать, продолжает наказ, чтоб польские купцы ездили торговать в Москву и замосковные города свободно, то отвечать: «Это дело нестаточное, потому что многие польские и литовские купцы станут приезжать в Москву и в другие города, станут привозить с собою учителей римской веры и приводить людей в свою веру, а наша истинная православная христианская вера греческого закона до сих пор стоит крепко и непоколебимо и вперед также стоять будет, богом хранима и соблюдаема вовеки, и других никаких вер у нас не принимают. Да в Московское же государство приезжают иноземцы – торговые люди люторского и кальвинского закона, а у римлян с ними за ту веру рознь: так их римской веры купцам с люторами и кальвинами будет ссора, и без брани между ними за веру не обойдется. Но, стояв накрепко, согласиться, чтоб польские купцы приезжали в Москву».