Мы решили ехать.

Со скульптором Виктором Митрошиным я познакомилась через Собчака в дни, предшествовавшие проведению первого конкурса «Майя» в Петербурге. По желанию Собчака Чернин показал несколько работ Митрошина, которые мне сразу понравились. И сказал, что Митрошин обещал сделать скульптурный приз — Гран-при. Он будет вручен победителю. Гран-при на первом конкурсе завоевал француз Бенжамен Пеш. Он и увез изящную митрошинскую статуэтку к себе в Париж.

Я мало что тогда знала о скульпторе. Талантлив, самобытен — это для меня очевидно. Видела его работы на московской выставке. Услышала, что он из Челябинска. Внешность Виктора — большой русский медведь — к уральскому городу подходила. Но Челябинск, как писали наши газеты, город промышленный, тракторный, бетонный, атомный. Фабричные трубы, гарь, смог, радиация. И вдруг такая красотища, такие линии. Изящество и вкус уродились на задымленной, загазованной, облученной челябинской земле…

Мы с Родионом в парижском аэропорту. Нас приветливо встречают работники ЮНЕСКО:

— Митрошин с двумя своими помощниками уже несколько дней здесь. Монтируют выставку. Очень красиво. Ждем много именитых гостей. Собирается весь Париж…

Выражение лица говорящего являет искреннее удовлетворение.

А вот и бьет час открытия митрошинского вернисажа. Я в звонком карденовском туалете длинными ножницами взрезаю трехцветную ленту. Речи. Послы. Пианист. Шопен. Ледяное шампанское. Улыбки. Рядом со мной Пьер Карден. (Мы с Родионом, как обычно, остановились в его резиденции «Maxsim’s» на авеню Gabriel, 42.)

Выставка действительно ошеломляет. Множество работ. Все они заключены в массивные стеклянные короба, очерченные черным бархатом. Все работы тонко и умно подсвечены. И расставлены они в просторном зале ЮНЕСКО с артистизмом и мудростью. Реакция присутствующих единодушна: это здорово! И Кардену выставка нравится…

— Виктор, сколько же чартерных авиарейсов понадобилось, чтобы доставить из далекого Челябинска в Париж такую махину красоты? И стеклянные короба тоже ваши? Из Челябинска?..

Это мой вопрос к автору выставки.

— Да нет, Майя Михайловна. Какие самолеты. Мы все привезли втроем на своем горбу, на двух джипах. Один мой, другой одолжили. Своим ходом.

— Что — из Челябинска?!

— А как же еще. Загрузились в Челябинске. Через Москву. Потом на Питер. Финская граница.

— Разве можно уместить все это в две легковушки? Куда еще ни шло — в два автофургона…

Лицо Митрошина никаких эмоций не выражает. Два его тщедушных помощника безмолвно стоят, скромно парочкой притулившись в сторонке. У одного из них здоровенный флюс.

— У вас что, болят зубы? — участливо спрашиваю я.

Помощник смущенно поводит плечами.

— Еще с Челябинска зуб у него болит. Сегодня щека вроде чуть опала. Пройдет. Не очень ноет? — спрашивает Митрошин.

Помощник опять лишь поводит плечами.

— На границе нас помучили. И наши, и финны. Документы полдня проверяли. Всё в порядке. Но две тыщи баксов пошлины потребовали. Пришлось нам на другой погранпункт колесить. Хорошо еще, что он недалеко был.

Родион интересуется:

— Как недалеко?

— Километров триста, всю ночь гнали. Там ребята подобрее оказались. Только вот беда, на паром опоздали.

Эта «проездная эпопея» начинает задевать и меня.

— А как вы с ними изъяснялись, Виктор, на каком языке?

— Да всё больше жестами. Но друг друга понимали.

Всматриваюсь в лицо Митрошина. Оно излучает радость победителя. Но глаза заплыли, веки набухли. Видно, что он смертельно устал.

— А где вы в пути спали? В гостиницах?

— Да мы и не спали вовсе. Так по очереди на ходу подремывали. Машины без присмотра оставить боялись. На паром вот, говорю, опоздали. Мест уже не было. Пришлось в лапу дать. Пятьсот баксов. Но не две тыщи.

— А откуда у вас деньги были?

— В долг взяли. И спонсор у меня один в Челябинске есть. Классный парень...

Мы еще раз обходим всю выставку. Медленно любуемся каждой работой скульптора. Превосходно. Автор дает разъяснения. Оптимизм его неисчерпаем. Просто привезти все это из Челябинска в Париж — подвиг.

— До Парижа-то мы добрались. Но ЮНЕСКО никак найти не могли. Без языка. Полдня колесили, пока не стемнело. Хорошо еще таксиста сопроводить нас уломали…

Я смотрю на них всех троих, и подлая мысль посещает мою голову. Смелый таксист им попался. Встретить трех таких уральских добрых молодцев на двух перегруженных по крышу джипах, в вечернем Париже, с изможденными, невыспавшимися лицами, с флюсом — черт знает, за кого их принять можно — и не сбежать; большое мужество надо.

— А жена ваша, Виктор, не приехала? Вы один?

— Жена меня все ругает. Брось, говорит, своей чепухой заниматься. Глину месишь, все грязь развозишь. Шел бы, говорит, работать, бездельник. Сидим без денег. В долг все живем.

На следующий день посетителей на выставке прибавилось. Добрая молва пошла по Парижу. Директор ЮНЕСКО заводит разговор с Митрошиным о создании им скульптуры во дворе ЮНЕСКО. Желала бы я, чтобы к Митрошину пришло широкое признание. Его талант достоин этого.

Тем временем флюс у митрошинского помощника принял за ночь угрожающие размеры. И добросердечные юнесковские женщины силой ведут страдальца к зубному врачу. Тот, по рассказам, дивился — как можно терпеть такие боли? Сделал операцию. Выкачал гной. Пугал заражением крови. А помощник Виктора в ответ только смущенно поводил плечами…