– Прошу прощения за то, что не был полностью с тобой откровенен. Когда Япония начала подчинять своей власти Китай, отец Эндо-сана публично обличил правительство, что в Японии рассматривается как нападение лично на императора. Его посадили в тюрьму, где он заболел, а мать Эндо-сана ушла в собственный мир. Эндо-сан и его сестра Умэко остались единственными, кто мог позаботиться о младших братьях и сестрах.

Он замолчал, взяв паузу, чтобы подобрать слова, как мастер икебаны – цветы, переставляя, сгибая, дополняя или выбрасывая, чтобы достичь желаемого результата.

– Эндо-сан никогда не был близок с матерью, но даже его потрясло состояние ее рассудка. Она могла только сидеть на солнце и смотреть на озеро или наблюдать за тем, как крестьяне сажают рис. Я часто ее навещал. Иногда она пела мне или своим спящим детям.

Я услышал, как мой внутренний голос повторяет строки стихотворения, которое я подарил Эндо-сану в обмен на меч Нагамицу. Теперь я понимал, почему оно тронуло его намного больше, чем я ожидал.

– Здоровье отца Эндо-сана ухудшалось. В правительстве знали, что Эндо-сан много путешествовал, и решили извлечь из его опыта выгоду. Ему предложили работать на правительство в обмен на лечение отца и уход за ним. Когда Эндо-сана назначили в консульство на этом острове, его отец, Аритаки-сан, попросил меня прийти. Я пошел в тюрьму, чтобы с ним встретиться, и тогда он попросил меня сделать ему огромное одолжение.

– Он попросил вас присмотреть за его сыном. И вы поехали за Эндо-саном и обосновались здесь, – высказал я правильную догадку.

– Сначала я отказался. Умэко, сестра Эндо-сана, умоляла меня. Еще была одна юная девушка, Митико, которая была так сильно влюблена в Эндо-сана, а я… – Он замолчал.

– А вы были сильно влюблены в нее, – закончил я за него.

– Я хорошо понимал, что Митико не отвечала мне взаимностью. Но я ее любил и пообещал, что позабочусь об Эндо-сане, куда бы он ни поехал. Еще и потому, что он был моим другом. Аритаки-сан умолял нашего сэнсэя, чтобы тот помог меня убедить. Мой сэнсэй чувствовал, что Эндо-сану необходимо постоянное напоминание о его учении. Я стал этим напоминанием. Вот почему ему не нравится мое присутствие.

– Но вы не можете сейчас уехать. Сейчас Эндо-сану больше, чем когда-либо, нужен друг.

– Я увидел, как он изменился с тех пор, как начал здесь работать. Теперь у нас разные убеждения. Я не могу смириться с войной, которую развязала моя страна. Здесь наши пути расходятся. Я больше не стану за ним присматривать. Я пытался, но он никого к себе не подпускал.

– Вы бежите. – Я не мог поверить. – Вы отказались от своего долга.

Это было серьезное обвинение, но оно подкреплялось ясными и неоспоримыми фактами. Танака не стал возражать, просто сидел молча, с лицом непроницаемым, как маска Но.

– От войны не убежать, Танака-сан.

Он заглянул мне в глаза.

– А тебе не убежать от судьбы, мой юный друг. Нам с тобой пора попрощаться.

– Мы еще встретимся?

– Обязательно. Когда закончится это безумие; когда восстановится гармония, вы с Эндо-саном найдете меня здесь.

– Что я должен делать, Танака-сан?

– А что, ты думаешь, ты должен делать?

Я не знал ответа. Танака улыбнулся мне грустной, сочувственной улыбкой.

– Ты уже знаешь, что тебе делать.

Я сделал последнюю попытку изменить его решение.

– Вы же его друг, вы должны остаться.

Он покачал головой:

– Я ему больше не нужен. У него есть ты.

Мы ехали по карте, которую дядюшка Лим нарисовал на обороте пригласительной открытки. Деревня находилась в тридцати милях от города, на юго-западной оконечности Пенанга, которую местные жители называли Балик-Пулау, «Спина острова». Отец сидел за рулем «Даймлера», крепко сжав челюсти, и выражение его лица в точности повторялось на лице Изабель. Мне не нужно было спрашивать, как далеко за последние две недели продвинулось обсуждение помолвки с Питером Макаллистером.

Я был слишком занят своими мыслями, чтобы обращать на них внимание. Откровенность Танаки открыла пребывание Эндо-сана на Пенанге с другой стороны и еще сильнее нарушила мое душевное равновесие. То, что я чувствовал, было похоже на ощущение, которое я испытывал, когда Эндо-сан несколько раз подряд бросал меня в воздух в конце тренировки. Я падал, быстро поднимался и тут же наталкивался на очередной прием, пока не начинало казаться, что ток крови повернул вспять, и от головокружения я не мог отличить небо от земли.

Я принял решение избегать встреч с Эндо-саном, пока не смогу преодолеть смятение, даже если это означало усилить страдания. Неизвестно было, сколько времени на это потребуется, и я чувствовал сильную подавленность.

Вместо того чтобы ехать через джунгли, отец решил объехать вокруг острова до его западной оконечности, а потом повернуть на юг. Дорога взбиралась на плечи пологих холмов и тщательно следовала изгибам побережья. Внизу стелилась густая зелень древесных крон, притороченная к морской синеве белым швом бесконечного прибоя. Сквозь деревья над нами на нас падали веселые брызги света, а дувший в открытые окна ветер пах чистотой и свежестью с привкусом влажной земли, мокрых листьев и всегда-всегда – моря.