Тоже правда... Нет, конечно, читателя благодарного Одоевский-писатель нашел; склонный к увлечению мистической философией, ученик Шеллинга и Сен-Мартена, он и прославился более всего своими «страшными» фантастическими произведениями — с мертвецами, духами, модными тогда сомнамбулическими «перевоплощениями» и тому подобной чертовщиной (а также произведениями для детей, например, знаменитым «Городком в табакерке»). Читающей публике это во все времена нравилось... И тем не менее литературная слава Одоевского заметно уступала общественному признанию его как культуртрегера.

Тем досаднее забвение, выпавшее на долю многих его замечательных фантастических произведений.

Взять, к примеру, новеллу «Импровизатор», вошедшую в лучшее из того, что написал Одоевский, — в цикл «Русские ночи». Герой ее наделен даром «все знать, все видеть, все понимать». Ему в руки попадает рукопись, где «были расчислены все силы природы», «все высокое и трогательное было подведено под арифметическую прогрессию; непосредственное разложено в Ньютонов бином; поэтический полет определен циклоидой; слово, рождающееся вместе с мыслию, обращено в логарифмы; невольный порыв души приведен в уравнение». Разумеется, после этого жизнь героя превращается в ад — и он заканчивает ее шутом у помещика...

Другой пример поинтереснее. Он еще и утопию свою не успел опубликовать, как, словно шутя, ненароком «изобрел» в российской словесности... антиутопию! Да и как иначе прикажете называть рассказ-притчу «Город без имени», повествующий о расцвете, упадке и гибели страны Бентамии, в которой осуществились принципы основателя философии утилитаризма Иеремии Бентама? Впрочем, развал общества, где единственным мерилом служит польза, легко было предугадать. Польза ведь для каждого — своя...

И все же главным вкладом Одоевского в отечественную фантастику остался незаконченный утопический роман (видимо, первая часть грандиозной, но так и не написанной трилогии). Фрагменты его впервые опубликованы в петербургском альманахе «Утренняя заря» за 1840 год.

... Позже аналогичные утопии будут выдавать на гора сотни авторов, от Уэллса до стаи канувших в безвестность поденщиков. Только Одоевский первым и весьма проницательно высмотрел еще одну возможность построения Утопии: не «лунной» или заморской, а отнесенной в будущее. В будущее, преобразованное научно-техническим прогрессом.

То, что Одоевский, при всем своем увлечении мистикой, в душе технократ, могли бы подтвердить многие его соученики по пансиону. Недаром же его прозвали Фаустом! А при выпуске он, награжденный «большой медалью и правом на чин Х-го класса», по традиции произнес речь, выбрав темой — науку: «Науки полезны, необходимы, спасительны для каждого гражданского общества... Они столь же беспредельны, как самая природа; они — ее искусственное начертание и объяснение тайных средств ее; их пределы — пределы Вселенной».

Литературный прием, примененный Одоевским в его утопии, не нов. Автор-рассказчик во сне переносится на две с половиной тысячи лет в будущее, где «переселяется» в душу китайского студента Ипполита Цунгиева, путешествующего по России 44-го века. Письма «провинциала» другу полны совершенно неумеренного восторга — побывать в центре мировой культуры! — автор же таким образом резервирует для себя взгляд «со стороны», иногда посмеиваясь над своим простодушным героем...

Что касается технических достижений, то восторгаться есть чем. Разнообразные аэростаты и гальваностаты, управляемые «особыми профессорами», гигантские туннели с несущимися по ним электроходами (между прочим, слово — изобретение Одоевского!), прогнозирование и управление погодой, система теплохранилищ, использующих вулканический жар Камчатки, «магнетические телеграфы», пластмассы, синтетическая пища, телевидение... Словом, воистину преображенный лик Земли.

Когда он все это обдумывал, Жюлю Верну исполнилось 12 лет, и того же примерно возраста были родители Уэллса.

Между прочим, человечество устремилось и в космос: «Нашли способ сообщения с Луною; она необитаема и служит только источником снабжения Земли различными житейскими потребностями, чем отвращается гибель, грозящая Земле по причине ее огромного народонаселения. Эти экспедиции чрезвычайно опасны, опаснее, чем прежние экспедиции вокруг света; на эти экспедиции единственно употребляется войско...»

Но предсказания отдельных технических чудес Одоевскому мало. Он дерзко заявляет, что вооруженное наукой и техникой человечество способно справиться и с явлениями космического порядка! Год 4338 выбран потому, что все описываемые события приходятся на канун грандиозной катастрофы: столкновения нашей планеты с кометой Виела (Бьела). А потомки как будто и не склонны впадать в панику, полностью уверовав в свою технику!

Позже, на склоне лет он напишет: «То, что называют судьбами мира, зависит в эту минуту от того рычажка, который изобретается каким-то голодным оборвышем на каком-то чердаке в Европе или в Америке и которым решается вопрос об управлении аэростатами».

Но это все — материальные стороны жизни в 44 веке. А как насчет духовной жизни, социального уклада, о чем вообще думают, как себя ведут (когда не заняты «наукой») наши далекие потомки?

Увы, как и все утописты, русский писатель с задачей показать ЧЕЛОВЕКА будущего — не справился. Никому она пока не по зубам — и «люди будущего» почти всех утопий выходят все-таки современниками авторов...

Вот и у Одоевского «социальная» и «духовная» жизнь россиян 44-го столетия может вызвать разве что улыбку.