Олаф отворачивается, а я сижу, вцепившись в подлокотники кресла и стараясь унять дрожь. Хочется засветить самому себе по морде – так, чтобы от души, с размаху. В голове сумбур, и лишь одно слово бьется в висках. То, которое я только что осознал, когда примерил на полет нас обоих. Вместе – Лидию и себя.

«Да! – кричит во мне кто-то очень чужой и посторонний. – Да, да, да! У вас есть шансы, если вдвоем».

Медленно, очень осторожно я вновь примеряю Лидию. Ответ – «нет». Себя. «Нет». Нас вдвоем. Ответ – «Да». «Да. Да. Да. Да…»

Лейтенант Стефан Войнович. Примерка в изменившихся условиях. Ответ – «нет». Капрал Николай Беляков. Ответ – «нет». Сержант-коммандер Луис Авила. Ответ – «да».

У них есть шансы. У некоторых. В том случае, если с боевой эскадрой в систему Тау Кита уйду я и бывший судовой врач Лидия Семак. Не знаю, как объяснить этот выверт. Знаю лишь, что это несправедливо.

Что будет со мной, если она согласится. Я не хочу лететь. Не желаю. Не желаю пытать судьбу. Я не верю. Ни самому себе, ни Олафу, ни троице пришлых интуитов – никому. Я никакой не военный, не звездолетчик и боюсь отчаянно, боюсь крови и боли. И страха. Я и в самолете-то летать боюсь.

Маюсь неделю, другую, месяц. Я попал в зависимость. В зависимость от решения незнакомой, по сути, истерички. Она согласится – и меня принудят, заставят. А даже если нет – я не выдержу. Я в глаза людям смотреть не смогу!

– Никто не может вас заставить, Янош, – говорит Ким вежливо и бесстрастно. Его узкие корейские глаза не выражают ничего. – Это ваш выбор, Янош, исключительно ваш.

Я не выдерживаю. Подаю заявление на увольнение, Ким подписывает не глядя. Несу главному. С меня довольно, к чертям. Пускай летит кто угодно, только не я. Пускай Олаф. Ах да, его примерка дала ответ «нет» в любых сочетаниях. Плевать. Не полечу. Будь проклята та минута, когда я примерил себя. Хотя… Олаф наверняка примерял параллельно со мной, и утаить результат не удалось бы в любом случае.

У главного в кабинете сюрприз. Лидия Семак – сутулится, жмется в кресло. Сейчас она похожа даже не на смертельно усталую, изможденную ночными кошмарами некогда миловидную женщину, а на затравленного зверька.

Останавливаюсь в дверях, смотрю на нее, затем делаю шаг вперед, другой. Главный, стараясь ступать бесшумно, огибает меня, бочком втискивается в дверь, прикрывает ее за собой.

– Позавчера умер Стивен, – говорит Лидия тихо. – Общее истощение организма, сердечная недостаточность. Теперь моя очередь. У меня больше никого нет. И ничего. Сто пятьдесят лет разницы с любым и каждым. И я подумала… – Лидия вскидывает на меня глаза. – Я подумала, может быть…

– Что ты подумала? – Я не замечаю, что обращаюсь на «ты».

– Это ведь не просто так, – говорит Лидия, почти шепчет. – Что-то произойдет там. Ну там, когда мы выйдем из последнего витка. Что-то, требующее мгновенных решений, интуитивных. Поэтому с интуитом у нас появятся шансы.

– «У нас»? – эхом повторяю я.

– У нас с тобой. Может, будет так, что я помогу тебе. Или еще как-нибудь. Неважно. Я боюсь, смертельно боюсь. Я ненавижу себя за то, что сделала. Тоже неважно. Вчера я подписала контракт.

В казино прохладно, нарядно и весело. И людно. Подхожу к рулеточному столу, ставлю на красное. Удваиваюсь, теперь на черное. Снова на красное. На зеро. Не глядя, сгребаю выигрыш, бросаю за спину напарнику: «Обналичь». Двигаюсь к столу баккара.

– Класс, Янош, – говорит напарник, сержант-коммандер Луис Авила. – Класс, амиго.

Я играю всю ночь, не думая ни о чем и ни о чем не заботясь. Завтра утром Луис положит выигрыш на счет Стивена Полторацки. Это наш с Лидией сын, еще не рожденный, донорские клетки заморожены в генетическом банке. Он родится, когда мы вернемся. Или если мы не вернемся. Или если один из нас.

Я не знаю, что означает «да». Возможно, у нас есть шансы. Возможно, хорошие. Возможно даже, что девять из десяти. И возможно, что их нет вообще.

Я делаю последнюю ставку. Осталось два дня, меня не успеют задержать. И доказать, что играл интуит, не успеют.

Послезавтра. Послезавтра мы улетаем.