Впрочем, я знал, как эти глаза умеют меняться и заволакиваться, а губы – раскрываться и становиться чувственными и сладкими.

Я отвесил ритуальный поклон и принялся по-нарсийски зачитывать рутинное приветствие. Его совершенство внимал с плохо скрываемым нетерпением. И едва я добрался до заверений президента Земли в уважении и добрых намерениях, гросс-маршал резко поднялся и вскинул руку.

– Довольно, – сказал он. – Мы здесь не любим церемоний и предпочитаем обходиться без них. У меня есть предложение к вашему президенту, конкретное и прямое. Я передам его вам с глазу на глаз. А теперь, господа!.. – повысил голос диктатор.

Десятки пар каблуков разом щелкнули, затянутые в серое нарсийцы замерли.

– А теперь оставьте нас одних.

У входа в аудиенц-зал нас досматривают со всем усердием – еще бы, пять самых красивых женщин страны. Символы нации. Мясо идеальной формы. Стоя за троном, мы олицетворяем чистоту, строгость, благородство… Ха! Один только отбор Прекрасных нарсиек – образец благородства и строгости. У Брегис лошадиные ступни, но она генеральская дочь. Задница Урсы едва втискивается в форменные платья – но Урса любовница обер-канцлера. Сутулая Кора – сестра крупного торговца лесом. Дарин – племянница начальника охраны, и это важнее, чем жидкие волосы. Удивительное дело, но я не родственница и не любовница. И отбор в число Прекрасных прошла на общих основаниях.

Отбор этот гросс-маршал впервые объявил десять лет назад. Видимо, в столице свежие и красивые девки закончились. Помню, мать сказала мне, двенадцатилетней: «Лицо, фигура и девственность, Эрта. Ты должна сохранить их. Это твой шанс выбраться из провинции, попасть ко двору…»

Что ж, лицо сохранить оказалось довольно просто. Фигуру – чуть сложнее. Гимнастика, плавание и силовые единоборства: по четыре-пять часов в сутки. С девственностью пришлось труднее всего. И потому, что не было отбоя от желающих меня ее лишить. И потому, что к совершеннолетию я уже с ума сходила от неудовлетворенных желаний. Представляла перед сном, как меня раздевает или касается мужик, и промокала в момент. Вытягивалась в струну, сжимала ноги и твердила себе: «Девственность, Эрта».

В результате ко двору я попала. Оказалось, что полуказарма-полузверинец не в лучшую сторону отличается от стылого маленького домика на задворках империи. Впрочем, Нарсия давно уже не империя. Двадцать лет назад генералу Борсу удался военный переворот. Свержением и казнью императора этот плюгавый подонок не ограничился. Добрую половину знати он перебил, оставшихся в живых дворян раскидал по тюрьмам. Бывших соратников велел расстрелять, недовольных и несогласных – вздернуть, так что вскоре страна превратилась в военный лагерь.

Генерал Борс возвел себя в гросс-маршалы и переименовал из превосходительства в совершенство. Ну а вешал и расстреливал он в новом звании не хуже, чем в прежнем.

В провинциях теперь вместо губернаторов заправляли генералы, в школах ввели воинские дисциплины, срок службы увеличили с трех лет до пяти. И лишь при дворе порядки соответствовали прежним, исконным: интриги, распутство, предательство, доносы и обыски.

Дворец, доставшийся в наследство от покойного императора, его совершенство живо перекроил в казарму. Вместо балов в нем теперь проводились офицерские вечеринки. Вместо придворных расхаживали гвардейцы. Вместо пикантных сплетен травили сальные анекдоты, а вместо куртуазных бесед отдавали рапорты…

Досмотр все не заканчивался. Двое охранников по очереди водили сканерами поверх платья каждой из нас. Затем «для верности» руками – тоже по очереди. Кора захихикала, когда один из мордоворотов провел ей пальцами по бедрам и ладонью огладил лобок. Я едва удержалась, чтобы не врезать коленом сопящему у ног лейтенанту.

Наконец, нас пропустили в аудиенц-зал и расставили, словно игровые фишки, на положенном месте – за троном. Урса и Дарин принялись шептаться, как провели ночь – обе участвовали в попойке, устроенной обер-канцлером. Чистота, строгость, благородство… Я покосилась на девиц и фыркнула. Обе заткнулись.

Аудиенц-зал понемногу заполнялся людьми: прибыли напыщенные чиновники, юркие секретари-письмоводители, за ними появились личные охранники гросс-маршала. Заменивший церемониймейстера дежурный майор проорал «Смирно!».

Заткнулись все. В зале стало тише, чем в склепе. И вот в этой тишине едва слышно открылась задрапированная шелковой портьерой дверь, через мгновение раздались шаги диктатора. Приблизившись к трону, гросс-маршал скользнул по нам липким взглядом. Глаза у Борса темные и непроницаемые, словно затянуты паутиной. Пора бы привыкнуть за два года, но я с трудом уняла дрожь отвращения.

Диктатор уселся на трон, и заменившие имперских герольдов армейские горнисты протрубили ритуальное приветствие. Второй слева, сучий сын, умудрился при этом сфальшивить.

А потом… Так не бывает, но секунды растянулись в часы. Под ложечкой засосало… Наконец распахнулась тяжелая резная дверь, и в аудиенц-зал вошел посланник. Мой Леон. Мой человек со звезд. Кровь в висках застучала. Я держалась ровно, как подобает Прекрасной, однако глаза против воли обращались туда, к шагавшему по церемониальной дорожке мужчине. Против воли стало горячо и влажно внизу… Леон остановился напротив трона и, щелкнув каблуками, начал зачитывать приветствие. Поймав его взгляд, я подобралась.