Гробница Артамона Сергеевича Матвеева

С именем Матвеева связаны и первые в России театральные постановки: в доме был домашний театр, на сцене которого выступали его дворовые люди и иностранцы, и он устраивал представления для царя Алексея Михайловича в Кремле и в Преображенском.

Дом Матвеева также выделялся из многих других в городе, что отмечали иностранные путешественники. Так, по словам Якова Рейтенфельса, из всех боярских домов Москвы «пальма первенства вполне заслуженно принадлежит изящнейшему дворцу боярина Артамона Сергеевича». Бернгард Таннер, бывший в Москве в 1678 г., пишет, что в Москве «много также каменных и деревянных хором, принадлежащих боярам и иноземцам, и садов. Лучше всех других красивые хоромы Артемона Сергеевича». Иоанн Арнольд Брандт рассказывает, что когда они были со своим послом в доме окольничьего Артемона, то посол прошел между длинным рядом поставленных в знак почета слуг двумя покоями в кабинет к Артемону, обитый внутри материей, со сводчатым потолком, как в капелле. «Там мы оставили посла с окольничим наедине… Мы в это время были во втором ближайшем покое с деревянным полом из квадратных половиц; посередине висела сделанная из оленьих рогов люстра, а кругом были разные попугаи и иные прекрасные птицы в нарочно для них сделанных клетках; была также прекрасная, большая кафельная печь и разные образа с поставленными восковыми свечами, большое зеркало и длинный, широкий, испещренный разными историями и художественно сделанный стол».

В XIX в. опубликовали опись имущества, находившегося в матвеевском доме, в которой перечислены множество «шафов» (шкафов), богато украшенных, других предметов мебели, серебряной посуды и прочего. В доме была и картинная галерея, которую также описали дьяки: они особо отметили портреты, в числе которых были «персоны королей Польских Михаила да Яна», пять полотен, «а на них персоны немецкие поясные», тут же была и некая «персона молодая в шляпе с перьи, стоящая», не упустили они и «персону боярина Ильи Даниловича Милославского» (того самого, который ненавидел Матвеева), а также портреты самого Матвеева и его детей: «Да в четырех станках полотна, а на них написано: Артемон в служилом платье, стоячей. На другом полотне он же в служилом платье поясной. На двух полотнах дети его, Иван да Андрей стоячие».

Кроме портретов, в галерее находились и такие картины, как, например, «как Иосиф бежал от Петерфиевой жены» (на библейский сюжет), «Целомудрие, а в правой руке написан скипетр» и «написана Весна, в руках сосуд с травами».

Адольф Лизек, секретарь австрийского посольства, в 1675 г. свидетельствует: «Украшением ему были не только картины и образа немецкой кисти, но и часы, представлявшие любопытное зрелище по различному своему устройству… У других русских в комнатах едва ли что подобное увидишь. Один только этот боярин и заявляет свою особенную любовь к иностранцам». Дом Матвеева часто посещали иностранные послы, и здесь проводились важные дипломатические встречи и переговоры.

Иностранцев встречал не только хозяин дома, но и его жена Екатерина Гамильтон, из старинного шотландского рода, выехавшего в Россию. Домашние нравы его дома сильно отличались от общепринятых тогда — на Руси женщины могли находиться только на женской половине дома и не общались с гостями, но у Матвеева не было той обычной замкнутой теремной жизни.

В доме боярина жила Наталья Кирилловна Нарышкина, родственница жены Матвеева: ее дядя Федор Нарышкин был женат на племяннице жены Матвеева Евдокии Гамильтон. Как рассказывается, к своему другу в хоромы в Столповом переулке запросто приходил царь Алексей Михайлович, и во время одного такого посещения он — вдовец после смерти жены Марии Милославской — увидел Наталью Нарышкину и задумал жениться на ней.

В последнее время появились сомнения в правдоподобии этого рассказа, хотя его подтверждает и современник, иностранный путешественник, пересказывавший слухи, ходившие тогда в Москве: «В 1671 году, во время нашего пребывания в Московии, Алексей, оплакав достойным образом покойную жену свою, вознамерился жениться во второй раз и приказал всем прославившимся своею красотою знатным девицам собраться у Артамона Сергеевича… Когда те все собрались, то царь потаенным ходом пришел к Артамону в дом и, спрятавшись в тайнике (откуда, однако, ему была видна комната, назначенная для женщин), тщательно рассматривал не только по отношению к одной внешности, но и по отношению к духовным качествам и поведению все это красивое, хотя и не воинственное женское войско, а когда они поодиночке проходили мимо того окошка, из которого он смотрел, то он заботливо вглядывался, сколько в каждой из них искусственной и природной красоты… Алексей, будучи проницательного ума… с первого же раза избрал себе в сожительницы Наталью Кирилловну и так же скоро приобрел и ее любовь чрез подарки, достойные столь великого государя… Наталья некоторое время не знала о своем счастье, пока царь, несколько недель спустя, рано утром, не прислал к Артамону на дом нескольких бояр с придворными каретами в сопровождении небольшого отряда конницы и трубачей. Новоизбранная невеста жила здесь, совершенно не зная того, что ей предстояло, и спокойно спала глубоким сном. Шафера, сообщив Артамону о почетном поручении, возложенном на них от царя, вместе с тем усердно просили поскорее отпустить их по исполнении поручения во дворец с невестою. Артамон, конечно, не мог противиться царской воле, к тому же столь благородной, и, разбудив спящую крепким сном Наталью, объявил ей о намерении царя, на которое она и не замедлила в высшей степени благоразумно согласиться, находя это неизбежным. Тогда ее поскорее одели в царское одеяние, привезенное из дворца, дабы народ видел ее пышно наряженной, и повезли с небольшим количеством ее прислужниц в царский дворец. Одеяние это, разукрашенное драгоценными камнями, было от того так тяжело, что она несколько дней жаловалась, что оно чуть не обломало ей все кости. По приезде она тотчас же отправилась с царем в церковь, где в присутствии лишь немногих близких лиц царским духовником было совершено венчание». Но, похоже, это происходило не так.

По традиции по всему государству отобрали пригожих девушек, пригласили в Москву и устроили смотрины. Сохранился любопытный документ, в котором приводятся списки девушек и порядок их представления: «178 (1669) г., ноября в 28 день, по государеву цареву и великого князя Алексея Михайловича, всеа великия и малыя и белыя России самодержца указу, девицы, которые были в приезде в выборе и в котором месяце и числе, и им роспись».

Согласно этой «росписи», представлены были 62 девушки, и их смотрели в продолжение почти пяти месяцев, с 28 ноября 1670 г. по 17 апреля 1671 г. В один день представлялись от одной до шести девушек. Наталья Кирилловна Нарышкина, которая, как рассказывают, еще до этой процедуры понравилась царю, была представлена, как свидетельствует «роспись», «февраля в 1 день. Думного дворянина Замятни Федоровича Леонтьева дочь Овдотья, Ивана Федорова сына Нащокина дочь Марья, Кирилова дочь Нарышкина Наталья, Андреева дочь Незнанова Дарья».

После выбора Натальи Нарышкиной венчание происходило только через много месяцев, так как обнаружились подметные письма, обвиняющие Матвеева, и требовалось время, чтобы с ними разобраться. В это время Наталья Нарышкина, надо думать, жила у своего родственника и защитника в доме в Столповом переулке, а 22 января 1671 г. состоялся обряд венчания царя Алексея Михайловича с Натальей Кирилловной Нарышкиной в Успенском соборе Московского Кремля.

После кончины царя в 1676 г. и воцарения сына Марии Милославской Федора в силу вошли враги Матвеева князья Милославские. Матвеева обвинили в волшебстве и в умыслах на жизнь царя Федора и сослали, а имущество конфисковали. Как писал его биограф, неприятели его «видели, что Матвеев умом и знанием науки государственнаго правления всех их превосходит; что он долговременною службою и дознанною верностию к государю был всегда полезен отечеству, и что, как необходимый для царя Феодора, по-прежнему доступен в комнаты государевы, — чего они весьма не желали и страшились». Его сослали в далекий Пустозерск, где он находился в немыслимо тяжких условиях: «Отвели ему черную, холодную с полуразвалившеюся печью избу, в которой от угара часто с сыном лишался он чувств, а от нестерпимого холода отмораживал ноги; караул обходился с ним весьма жестоко. Его лишали пищи и одеяния и довели до того, что он заразился цинготною болезнию. Стужа и голодная смерть наперерыв, так сказать, оспоривали в нем добычу свою. Простой, нагольный, изорванный тулуп едва прикрывал изнеможеннаго и дряхлаго старца, который еще недавно облачался в великолепную, золотом шитую боярскую одежду! Голод особенно довершал жестокость его участи: не имея у себя ни копейки денег и окруженный немилосердой стражею, радушный гостеприимец и кормитель бедных сам истаевал от голода!»

Его судьба была описана в нескольких книгах, изданных в XVIII и XIX вв., первой из которых была книга под названием: «История о невинном заточении ближнего боярина Артемона Сергиевича Матвеева, состоящая из челобитен, писанных им к царю и патриарху, также из писем к разным особам. С приобщением объявления о причинах его заточения и о возвращении из оного», появившаяся в типографии Н. И. Новикова в 1776 г. и написанная, вероятнее всего, его сыном.

Через шесть лет, благодаря заступничеству крестницы Матвеева невесты царя Марфы Апраксиной, смягчили режим его ссылки и перевели в городок Лух, ныне в Ивановской области; в городке сохраняется дом, где жил Матвеев. После смерти Федора Алексеевича 17 апреля 1682 г. и провозглашения его сводного брата Петра царем позволили царице Наталье Кирилловне вызвать своего друга и советника Матвеева в столицу. Он прибыл туда вечером 12 мая и только начал знакомиться с положением в городе, как через два дня, 15 мая, в Кремль ворвалась толпа вооруженных стрельцов, подстрекаемых царевной Софьей и Милославскими.