— Почему ты говоришь об этом мне? — Джин внимательно посмотрела на него.

— Потому что верю тебе, — он застегнул ремень, — и надеюсь, что не донесешь на меня властям. И еще потому, что хочу быть честным с тобой. Для меня это важно, поверь. Однако мне пора уходить, прости. — Шахриар приблизился, нежно обнял Джин, с чувством вдохнул запах её волос. — Увидимся у Нассири.

— Хорошо, — обвила она руки вокруг его шеи.

Он наклонился, поцеловал её в губы. Голубка, поцокав на прощание лапками, расправила крылья, вспорхнула с подоконника и улетела. Джин проводила её взглядом.

— Это Аллах посылал её проверить, как мы встретимся сегодня утром, — шепнула Шахриару.

— Думаю, он остался доволен, Шир-зан, — ответил он тоже тихо.

— Что?! — недоуменно посмотрела она на него. — Ты назвал меня львицей? Извини, я не очень хорошо знаю фарси…

— Ты не ошиблась, — улыбнулся Шахриар, — Шир-зан переводится с фарси как «львица». Но древние персы называли так еще и красивых гордых женщин. Таких как ты.

— Шир-зан… — нараспев повторила Джин. — Красиво звучит. Мне нравится.

— Во Франции ты тоже носила хиджаб? — неожиданно спросил он.

— Нет, — отрицательно покачала она головой. — Я же говорила тебе, что ради своего первого мужа Пьера приняла христианство. Поэтому могла позволить себе одеваться как француженка.

— Да, в хиджабе ты выглядишь совсем другим человеком.

— И в какой же одежде я нравлюсь тебе больше? — лукаво поинтересовалась Джин.

— Без одежды, — ответил он прямо. — Или, на крайний случай, в халате, который на тебе сейчас. — Взглянул на часы. — Пора.

— До встречи, — отстранилась она.

У Шахриара зазвонил мобильник.

— Капитан Лахути слушает, — ответил он на звонок, направляясь к выходу. — Да, Сухраб, я помню о твоей просьбе. — Джин поняла, что звонит доктор Нассири. — Постараюсь решить безотлагательно. Да, с доктором Байян тоже переговорил… — У порога оглянулся на Джин, она помахала ему рукой. — Да, она согласилась посмотреть твоего больного. Ты все-таки думаешь, что его отравили намеренно?.. Ну хорошо, как только получу разрешение, я сразу привезу её…

Шахриар вышел в коридор, прикрыв за собой дверь. Джин подошла к окну, посмотрела, как он садится в машину.

— Доброе утро, ханум, — заглянула в комнату Марьям. — Вам понравились сладости моего брата?

— Да, Марьям, передай ему спасибо. Всё было очень вкусно, — машинально проговорила Джин, поворачиваясь к помощнице.

— Но вы почти ничего не попробовали! — разочарованно указала та на поднос. — И даже кофе не допили.

— Не огорчайся, — виновато улыбнулась Джин. — Если приготовишь сейчас горячий кофе, мы расправимся с подарком твоего брата вдвоем. Согласна?

Широкие черные брови Марьям, никогда не знавшие забот косметолога (запрещено шариатом), приподнялись, щеки украсились ямочками. Казалось, что завтрак с госпожой — верх её мечтаний.

— Сейчас приготовлю, ханум! Быстрее ветра, ханум, даже не сомневайтесь! — Марьям исчезла за дверью.

Джин вернулась в спальню. Смятые простыни еще хранили тепло их с Шахриаром тел, жар их ночной любви. Застелив постель и сбросив халат, она облачилась в темное мусульманское одеяние. Подошла к зеркалу (тоже, по шариатским меркам, совершенно ненужной для женщин роскоши): действительно, совсем другой человек. Вряд ли в таком одеянии её узнали бы товарищи по службе, Мэгги Долански, например. А дома? Ну, дома бы просто испугались, особенно тетя Джилл. Однако ничего не поделаешь: таковы правила игры, и надо продолжать играть свою роль, какие бы неприятности и непривычки ни были с ней сопряжены.

Повязывая перед зеркалом платок, Джин вспомнила об услышанных обрывках разговора Шахриара с Нассири. Итак, Нассири хочет, чтобы она посмотрела больного, страдающего, судя по всему, радиационным заражением. А что, если этот человек как-то связан с объектом «Роза»? Тогда он мог бы послужить очень ценной ниточкой к выполнению её задания…

«Шахриар сказал, что друг доктора Нассири работает на секретном объекте, — размышляла Джин, завязывая концы платка. — Значит, не исключено, что он пострадал от вызванной землетрясением на этом объекте аварии, повлекшей за собой выброс радиации. А последнее землетрясение, как известно, произошло примерно в семидесяти километрах от Исфахана, зацепив и горные районы. Но для повреждения атомного объекта подземные толчки должны быть весьма ощутимыми, порядка 7–8 баллов; колебания меньшей силы для таких объектов, как правило, не опасны, поскольку об их сейсмостойкости заботятся в первую очередь. Последнее же землетрясение, в 5,7 балла, скорее можно отнести к среднему. Тоже, безусловно, серьезному, но хорошо укрепленный объект вполне мог перед ним устоять. Если, конечно, этот объект не располагался в самом эпицентре землетрясения, где даже несильные толчки способны спровоцировать аварию. Так, и где у нас, интересно, наблюдался эпицентр последнего землетрясения?..»

Джин подошла к компьютеру и, пробежав стрелкой мыши по экрану, открыла статистические данные. «Очень интересно. Эпицентр находился там, где, по данным Дэвида, иранцы недавно установили зенитную батарею. То есть у предполагаемого объекта „Роза“. И если даже батарея и сам объект не пострадали, поскольку подземные толчки были невелики, утечка радиации вполне могла произойти. Либо, раз Нассири подозревает, что его друга отравили, кто-то намеренно допустил её, воспользовавшись природным катаклизмом. Но кто и зачем? Чтобы ответить на эти вопросы, остается надеяться лишь на то, что Лахути сможет добиться для меня разрешения осмотреть больного. Что ж, — невесело усмехнулась Джин, — ради этого, пожалуй, стоило изменить Майку с иранским капитаном. Ведь если бы я отказала Лахути вчера, еще неизвестно, как бы он повел себя по отношению ко мне сегодня. Вполне возможно, попросил бы даже перевода в другую спасательную команду, чтобы больше со мной не встречаться. И кого бы тогда вместо него прислали? Убежденного хомейниста, у которого не было студенческого прошлого, возлюбленной танцовщицы Эке и сожалений о прежней жизни? То есть, проще говоря, фанатика, слепо верящего нынешней власти. Нет, такой персонаж не только осложнил бы мне жизнь, но и всю мою шпионскую деятельность мог бы свести к нулю. Так что небольшая уступка Шахриару, с которой всё еще не может смириться совесть, возможно, имеет гораздо большее значение, нежели вынужденное романтическое приключение…»