Я снова разжёг трубку.

— Я хорошо понимаю, что имела в виду ваша жена, инспектор. Завтра вечером я обедаю с мисс Акстон и постараюсь разузнать о ней побольше. Правда, она кажется мне вполне благонадёжной.

— Конечно, так оно и есть. Вы напрасно теряете время, мистер Ниланд. Если только, — ухмыльнулся он, — стараетесь для дела, а не для себя.

Он выразительно постучал пальцем по блокноту, и лицо его вновь стало серьёзным.

— Что же до последней фамилии в списке…

— Вы говорите о докторе Бауэрнштерн?

— Да. Её фамилию я не хотел бы здесь видеть. Придётся, мистер Ниланд, мне раскрыть карты. Конечно, если вы хотите, то я буду говорить только как полицейский. Пожалуй, моя откровенность может причинить мне большие неприятности… — Он умолк в нерешительности.

— Послушайте, Хэмп, — ответил я. — Я вам абсолютно доверяю и хочу, чтобы и вы доверяли мне. Мне очень отрадно, Хэмп, видеть человека, с которым можно говорить откровенно. Ради бога, оставьте свой чин в покое и рассказывайте всё, что знаете, думаете и чувствуете.

— Идёт, — с заметным облегчением сказал инспектор. — Я не удивился, встретив её фамилию в списке, но был огорчён. Огорчился потому, что доктор Бауэрнштерн симпатична мне, и я считаю, что её напрасно обижают. Она прекрасный врач и, по-моему, славная женщина. Я слышал, она творила прямо чудеса с больными ребятишками в клинике.

— Она была замужем за австрийцем, — перебил я его, ибо то, что он говорил, было мне известно. — Считает его великим человеком, не желает менять фамилию, и живётся ей нелегко.

— Ага, вы уже кое-что знаете о ней. Быстро же вы собираете сведения! Так вот, когда доктор Бауэрнштерн регистрировался, я и узнал его поближе. Какой он был врач! Просто чудотворец. Он вылечил мою племянницу, а лучшие специалисты в Лондоне говорили, что болезнь неизлечима. Вскоре он умер. Я думаю, она вышла за него замуж только потому, что преклонялась перед ним как перед врачом и человеком.

— У меня сложилось такое же впечатление после разговора с ней. Вчера вечером я впервые встретился с ней, и знаете где? Здесь, в комнате Олни. Она поджидала его, утверждая, что он её пациент. Сегодня я был у неё на приёме и приглашён на чай. Она немножко рассказала мне о себе и о муже. Потом появился Периго.

— Пе-ри-го? — Инспектор был неприятно удивлён.

— Да, он. Где я ни появлюсь, он тут как тут. Вряд ли они хорошо знакомы с доктором, но ведь всё-таки знакомы. Итак, что же дальше?

Казалось, инспектора что-то смутило.

— Ей жилось несладко после смерти мужа, — наконец начал он. — Фамилия у неё самая что ни на есть немецкая, и люди стали чесать языками, не имея на это оснований. А она очень гордая женщина, и винить её за это нельзя. И в довершение всего случилась ещё эта история с её деверем.

— Какая история? — Для меня это была настоящая новость.

— Младший брат её мужа тоже бежал от нацистов. Он металлург-химик, большой специалист в своём деле. После всяких мытарств Отто Бауэрнштерн поступил на службу в компанию Чатэрза прошлым летом. Там против него затеяли целую кампанию. В числе тех, кто требовал его уволить, был полковник Тарлингтон.

— Да, он тоже суёт всюду свой нос, — заметил я беспечно весёлым тоном.

— Я вам рассказывал, что полковник почётный человек, имеющий большое влияние здесь у нас. Только, говоря между нами, слишком уж носится со своим патриотизмом… С месяц назад Отто Бауэрнштерну было предложено уйти с завода и немедленно покинуть наш город. Он ушёл с завода, но затем исчез. До сих пор неизвестно, что с ним сталось.

— Он жил у невестки? — спросил я.

— Нет, но бывал у неё часто. Она возмущена, что с ним так поступили. Утверждает, что он хотел одного — помогать в нашей борьбе с нацистами, а его травили, как зверя, и не давали спокойно работать. Да, она очень озлоблена.

— Есть два варианта, — заметил я. — Или она настолько озлобилась, что какой-нибудь нацистский агент убедил её помочь великой германской расе, к которой принадлежал её муж… Или вся эта история — сплошная выдумка, и Бауэрнштерны никогда не были настоящими эмигрантами. Немцы часто посылали к нам своих агентов под видом беженцев. Некоторые из них даже показывали незажившие раны от побоев в концлагерях. Всё это они умеют проделывать ловко и обдуманно.

— Есть и третий вариант, Ниланд, — возразил инспектор, посмотрев на меня сурово. — Бауэрнштерн — просто честная и хорошая женщина, которой крепко не повезло в жизни. Это моё мнение. Я часто не могу глядеть ей в глаза от стыда за наших горожан. Поверьте, она стоит сотни некоторых из них.

— Ладно, — проворчал я. — Пусть она будет святой. Но ведёт она себя так, будто ей есть что скрывать. И вчера и сегодня при встрече со мной она выглядела испуганной, была всё время настороже. Как вы это объясните?