— Сделать вид? — переспросил Волков. Ему показалось, что он стал плохо слышать. — А почему ты просишь об этом меня?

— Ну, я вижу, что ты нормальный, — она немного смутилась, — и еще, похоже, на тебя вся эта моя дребедень не действует… Соглашайся, а? Я так устала ото всех отбиваться!

Олег задумался. Предложение в целом интересное. Он как раз всерьез сомневался, не бежать ли из этой дурацкой академии, где ему изо дня в день придется наблюдать, как Алиса любезничает с Кришем и каким дурнем он сам при этом будет выглядеть. А если все решат, что у него есть девушка, это прибавит баллы к его статусу, к тому же Юля гораздо красивее Алисы, значит, никому и в голову не придет, что он страдает по Пановой. И сама Панова, если уж быть до конца откровенным, пусть увидит, что он с другой. Сплошная польза, как ни крути.

— Я согласен. — Олег положил вторую руку на Юлину ладонь и как раз в этот момент увидел промелькнувший в комнате силуэт. Сюда заходил кто-то из девчонок.

— Отлично! — Юля торжествующе улыбнулась. — Спасибо тебе, обещаю не слишком докучать.

— Да что ты, все нормально. — Олег тоже выдавил улыбку, думая, что по закону подлости их видела, конечно, Алиса. Хотя… почему же по закону подлости? Они же с Юлей все равно собираются делать вид, будто встречаются. И Панова узнает об этом рано или поздно. Даже лучше, что рано.

Юля вернулась домой в приподнятом настроении, и даже присутствие мачехи не могло его испортить.

Мачехе едва исполнилось двадцать три. Все звали ее только Ирочкой. Правда, с разными интонациями. Отец — с подобострастной, Юля — с насмешливой. Ирочка любила яркие мини-юбки кислотных цветов, регулярно блондировала волосы и постоянно повторяла в присутствии Юлиного отца, то есть своего нынешнего мужа: «Надеюсь, мы с Юлечкой станем настоящими подругами», в общем, в их трехкомнатной квартире от нее не было спасения.

— Скоро перееду в общежитие! — объявила Юля, повстречав в коридоре мачеху, облаченную в облако полупрозрачного кокетливого халатика.

— Знаю я эти общежития! — фыркнула Ирочка. — Рассадник аморалки!

— Ну, тебе виднее, — произнесла Юля многозначительно, — я их с этой стороны не знаю.

И отправилась к себе в комнату, с тоской предвидя скорое появление отца, который примется упрекать, что вот она снова довела до слез бедную Ирочку. Но на этот раз почему-то обошлось. Должно быть, Ирочка увидела светлые горизонты, которые откроются после отбытия падчерицы, и наслаждалась чувством победы.

«Прямо как в русской народной сказке «Морозко», — подумала Юля, отправляясь спать, — невзлюбила мачеха падчерицу и выгнала ее из дома на трескун-мороз… Впрочем, мы еще посмотрим, кто кого!.. Но все же я по-умному все устроила с этим Волковым. Сразу видно, парень серьезный, он меня в обиду не даст!»

На этой мысли Юля заснула.

И снова ей приснился странный сон. Будто она Джульетта и что родители настаивают на ее браке с графом Парисом. Парис красив и богат, но Джульетта и слышать о нем не хочет, потому что любит Ромео. Однако отец и мать непреклонны, и Джульетта в отчаянии. Единственное, что облегчает ее участь, — мысль, что Ромео тоже ее любит. Она просит совета у своего исповедника, священника Лоренцо, уверяя его, что не сможет жить без Ромео и лучше умрет, чем выйдет замуж за другого! Добрый священник, проникнувшись состраданием к ней, обещает помочь бедным влюбленным. Он протягивает Джульетте красивый хрустальный флакон, оплетенный золотой нитью, с золотой же изящной пробкой в виде голубки. Внутри флакона завораживающе плещется алая жидкость.

— Что это? — интересуется Джульетта-Юля.

— Снадобье, обладающее чудодейственным эффектом. Выпей, дитя, пять капель — ровно пять, и ни в коем случае не больше!

— И что же будет тогда? — Сердце отчего-то замирает в смутном предчувствии беды.

В часовенке холодно и сыро, а Богоматерь смотрит осуждающе, словно упрекает девушку в тайном грехе. Но разве это грех — любить и быть любимой? Разве грех мечтать быть рядом с тем единственным, кто заставляет твое сердце биться чаще?.. Разве любовь может быть грехом?

— Ты уснешь, — отвечает Лоренцо с тяжелым вздохом, — так крепко, что все подумают, будто ты умерла. Тебя, дитя, похоронят в фамильном склепе, и никто не будет знать, что на самом деле ты не мертва, а только спишь… Никто, кроме Ромео, — добавил священник едва слышно.

Можно ли шутить с самой смертью? Можно, если ставка так высока.

— Спасибо, святой отец. — Флакончик с алой жидкостью, вдруг показавшейся девушке кровью, исчезает в широком рукаве дорогого венецианского лазоревого платья, так подходящего к цвету ее глаз. — Я сделаю все, как нужно.

Но почему же на лике Богоматери застыла всемирная скорбь? Почему пронесся по часовне ледяной порыв ветра? Девушке показалось, будто рядом проскользнула тень, но нет, конечно, померещилось в неровном свете горящих на лампаде свечей.

— Не побоишься? — хмурится Лоренцо. — Ну смотри, дитя. И помни: ровно пять капель.

Она вышла из храма окрыленная. Обмануть смерть можно! Можно, если все это делается ради Ромео, для него одного стучит сейчас ее сердце!.. Скоро, уже совсем скоро все свершится. Ее положат в семейный склеп, а когда все разойдутся, любимый придет в склеп, дождется ее пробуждения, и они вместе покинут Верону, чтобы тайно обвенчаться и быть вместе до конца своих дней.