Стеша прошла за перегородку, отвела мальчика к окну, присела на подоконник, положила руки Леньке на плечи.

– Ну, что, казак? – сказала она тихо. – Не доплыл?

Ленька угрюмо смотрел на облезлую металлическую пряжку ее кожанки.

– Что же мы делать теперь будем? А?

– Что делать, – пробормотал Ленька. – Не доплыл – значит, на дно пойду.

– Не выйдет! – сказала она сурово. – За уши вытащим. А ну, парень, довольно волынку вертеть. Мамочку только мучаешь. Давай выкладывай начистоту: с кем был, что делал?

– Стеша, – сказал Ленька, чувствуя, что глаза его опять наполняются слезами, – вы что хотите спрашивайте, я на все отвечу, а с кем был – не скажу, товарища не выдам.

– Ну, что ж. Это дело. Товарища выдавать негоже. Но только – какой же это товарищ? Это не товарищ, Лешенька… Тебя бросил, а сам лататы задал…

Ленька дал начальнику показания. Он рассказал все без утайки – и про замок, и про лампочки, и про свои старые грехи, но имени Волкова так и не назвал и потом всю жизнь жалел и ругал себя, что оставил на свободе этого маленького, злобного и бездушного хищника, который ему никогда по-настоящему не нравился и с которым у него даже в раннем детстве не было настоящей дружбы.

Из милиции Леньку отпустили – под поручительство Стеши, взяв с него подписку о невыезде и прочитав предварительно хорошую нотацию.

…Несколько дней он жил дома, ожидая, что с минуты на минуту его вызовут в комиссию по делам несовершеннолетних, будут судить и отправят в тюрьму или в колонию для малолетних преступников.

Он уже подумывал, не стоит ли ему убежать, не дожидаясь суда, – уже изучал украдкой карту РСФСР и других советских республик, выбирая местечко подальше и потеплее, когда однажды утром его застала за этим занятием Стеша.

– Ты куда это? – спросила она, увидев разостланную на столе и торопливо прикрытую газетным листом карту.

– Никуда, – смутился Ленька. – Я так просто… Географию повторяю…

– Повторяешь? Нет, уж ты лучше не повторяй…

Она свернула карту в трубку и с решительным видом сунула ее куда-то за шкаф.

– А я тебя, кавалер, поздравить пришла, – сказала она, присаживаясь к столу и доставая из портфеля какую-то бумагу.

– С чем? – удивился Ленька.

– Вот – на, получай путевку.

– В суд? – побледнел Ленька.

– Ну вот, уж и испугался. Суда над тобой не будет. Отвоевали мы тебя, казак. А это «путевка в жизнь» называется. Послезавтра утром к девяти часам придешь на Курляндскую, угол Старо-Петергофского… Знаешь, где это? Недалеко от Нарвских ворот, у Обводного… Спросишь Виктора Николаевича.

– Какого Виктора Николаевича? А что там такое?

– А там… Ну, как тебе сказать? Детский дом… интернат… специальная школа для таких, как ты, бесшабашных.

– Я не пойду, – сказал Ленька, насупившись.

– Почему же это ты так решительно: не пойду?

– А потому… потому что я, Стеша, уже не маленький в приютах жить.

– Нет, милый мой, в том-то и дело, что ты еще маленький. Тебе еще – знаешь? – расти и расти. Тебя еще вот надо как…

И маленькими сильными руками Стеша сделала такое движение, как будто выжимала белье.

– Ну как, договорились?

Ленька минуту подумал.

– Ладно, – сказал он. – Но только, Стеша, вы не думайте, я ведь все равно долго там не пробуду.

– Убежишь?

– Убегу.

– Куда же ты – на Дон или на Кубань думаешь?

Стеша рассмеялась, обняла мальчика и, потрепав его жесткие вихры, сказала:

– Эх, ты – партия номер девятнадцать!.. Никуда ты, голубчик, не побежишь. Глупости это. От хорошего на худое не бегают.

…В среду утром Ленька пришел по указанному в путевке адресу. Это был обыкновенный, ничем не примечательный городской трехэтажный дом. Внизу помещались обувной магазин, кооператив и маленькая частная лавочка. Единственный парадный подъезд был забит досками. Глухие железные ворота, выходившие в переулок, тоже оказались запертыми.

Ленька долго стучал по зеленому шершавому железу, пока не заметил толстую кривую проволоку звонка, торчавшую из облупленной кирпичной стены. Он дернул озябшей рукой проволочную петлю и услышал, как где-то в глубине двора задребезжал колокольчик. Через минуту заскрипели по снегу шаги, в воротах приоткрылось маленькое квадратное окошечко, и черный косоватый глаз, прищурившись, посмотрел на Леньку.

– Кто такая? – с татарским акцентом спросили за воротами.

– У меня путевка.

– Показывай.