Шрифт:
– Туркин выиграл у Слаенова десять паек.
– Туркин проиграл пять.
Уже прозвенел звонок, призывающий ко сну, а игра все продолжалась.
В спальне кто-то предупредительно сделал на кроватях отсутствующих чучела из одеял и подушек…
Утром стало известно: Туркин в доску проигрался. Он за одну ночь проиграл двухнедельный паек и теперь должен был ежедневно отдавать весь свой хлеб Слаенову.
Скоро такая же история случилась с Устиновичем, а дальше началась дикая картежная лихорадка. Очко, как заразная бацилла, распространялось в школе, и главным образом в третьем отделении. Появлялись на день, на два маленькие короли выигрыша, но их сразу съедал Слаенов.
То ли ему везло, то ли он плутовал, однако он всегда был в выигрыше. Скоро третье отделение ужо почти целиком зависело от него.
Теперь три четверти школы платило ему долги натурой.
Слаенов еще больше вырос. Он стал самым могучим в Шкиде. Вечно он был окружен свитой старших, и с широкого лица его не сходило выражение блаженства.
Это время Шкиде особенно памятно. Ежедневно Слаенов задавал пиры в четвертом отделении, откармливая свою гвардию.
В угаре безудержного рвачества росло его могущество. Шкида стонала, голодная, а ослепленные обжорством старшеклассники не обращали на это никакого внимания.
Каждый день полшколы отдавало хлеб маленькому жирному пауку, а тот выменивал хлеб на деньги, колбасу, масло, конфеты.
Для этого он держал целую армию агентов.
Из-за голода в Шкиде начало развиваться новое занятие – «услужение».
Первыми «услужающими» оказались Кузя и Коренев. За кусочек хлеба эти вечно голодные ребята готовы были сделать все, что им прикажут. И Слаенов приказывал.
Он уже ничего не делал сам. Если его посылали пилить дрова, он тотчас же находил заместителя за плату: давал кусок хлеба – и тот исполнял за него работу. Так было во всем.
Скоро все четвертое отделение перешло на положение тунеядцев-буржуев.
Все работы за них выполняли младшие, а оплачивал эту работу Слаенов.
Вечером, когда Слаенов приходил в четвертое отделение, Японец, вскакивая с места, кричал:
– Преклоните колени, шествует его величество хлебный король!
– Ура, ура, ура! – подхватывал класс.
Слаенов улыбался, раскланивался и делал знак сопровождающему его Кузе. Кузя поспешно доставал из кармана принесенные закуски и расставлял все на парте.
– Виват хлебному королю! – орал Японец. – Да будет благословенна жратва вечерняя! Сдвигайте столы, дабы воздать должное питиям и яствам повелителя нашего!
Мгновенно на сдвинутых партах вырастали горы конфет, пирожные, сгущенное молоко, колбаса, ветчина, сахарин.
Шум и гам поднимались необыкновенные. Начиналась всамделишная «жратва вечерняя». С набитыми ртами, размахивая толстыми, двухэтажными бутербродами, старшие наперебой восхваляли Слаенова.
– Бог! Божок! – надрывался Японец, хлопая Слаенова по жирному плечу. – Божок наш! Телец златой, румяненький, толстенький!
И, припадая на одно колено, под общий исступленный хохот протягивал Слаенову огрызок сосиски и умолял:
– Повелитель! Благослови трапезу.
Слаенов хмыкал, улыбался и, хитро поглядывая быстрыми глазками, благословлял – мелко крестил сосиску.
– Ай черт! – в восторге взвизгивал Цыган. – Славу ему пропеть!
– Носилки королю! На руках нести короля!
Слаенова подхватывали на руки присутствовавшие тут же младшие и носили его по классу, а старшие, подняв швабры – опахала – над головой ростовщика, ходили за ним и ревели дикими голосами:
Славься ты, славься, Наш золотой телец! Славься ты, славься, Слаенов-молодец!..Церемония заканчивалась торжественным возложением венка, который наскоро скручивали из бумаги.
Доедая последний кусок пирожного, Японец, произносил благодарственную речь.
…Однажды во время очередного пиршества Слаенов особенно разошелся.
Ели, кричали, пели славу. А у дверей толпилась кучка голодных должников.
Слаенов опьянел от восхвалений.
– Я всех могу накормить, – кричал он. – У меня хватит!
Вдруг взгляд его упал на Кузю, уныло стоявшего в углу. Слаенова осенило.
– Кузя! – заревел он. – Иди сюда, Кузя!
Кузя подошел.
– Становись на колени!
Кузя вздрогнул, на минуту смешался; что-то похожее на гордость заговорило в нем. Но Слаенов настаивал.
– На колени. Слышишь? Накормлю пирожными.
И Кузя стал, тяжело нагнулся, будто сломался, и низко опустил голову, пряча от товарищей глаза. Лицо Слаенова расплылось в довольную улыбку.