– Пилить?

– Да, пилить, – угрюмо ответил Гришка.

– Я пойду с тобой, – краснея, сказала Тоня. – Я очень люблю пилить.

Гришка, сморщившись, с сомнением оглядел девочку.

– Ну, хряем, – сказал он недовольно.

Полдня они проработали молча. Тоня не отставала от него, и совсем было незаметно, что она устала. Тогда Гришка подобрел.

– Ты где научилась пилить? – спросил он.

– В колонии, на Помойке. – Тоня рассмеялась и, видя, что Гришка не понимает, пояснила: – На Мойке. Это мы ее так – помойкой – прозвали… Там только одни девочки были, и мы всегда сами пилили дрова.

– Подходяще работаешь, – похвалил Гришка.

К вечеру они разговорились. Окончив пилку, Гришка сел на бревно и стал свертывать папироску. А Тоня рассказывала о своих проделках на Мойке. И тут Гришка сделал открытие: оказывается, девчонки могли рассказать много интересного и даже понимали мальчишек. Тогда, растаяв окончательно, Гришка распахнул свою душу. Он тоже с гордостью рассказал о нескольких своих подвигах. Тоня внимательно слушала и весело смеялась, когда Гришка говорил о чем-нибудь смешном. Гришка разошелся, совершенно забыв, что перед ним девчонка, и, увлекшись, даже раза два выругался.

– Ты совсем как мальчишка, – сказал он ей.

– Правда? – воскликнула Тоня, покраснев от удовольствия. – Я похожа на мальчишку?.. Я даже курить могу. Дай-ка.

И, выхватив из рук Гришки окурок, она храбро затянулась и выпустила дым.

– Здорово! – сказал восхищенный Гришка. – Фартовая девчонка!

– Ах, как я хотела бы быть мальчишкой. Я все время думаю об этом, – сказала печально Тоня. – Разве это жизнь? Вырастешь и замуж надо… Потом дети пойдут… Скучно…

Тоня тяжело вздохнула. Гришка, растерявшись, потер лоб.

– Это верно, – сказал он. – Не везет вам, девчонкам.

Через неделю они уже были закадычными друзьями.

Тоня много читала и пересказывала Гришке прочитанное. Гришка, признававший только детективную, «сыщицкую» литературу, был очень удивлен, узнав, что существует много других книг, не менее интересных. Правда, герои в них, судя по рассказам Тони, были вялые и все больше влюблялись и ревновали, но Гришка дополнял ее рассказы уголовными подробностями.

Рассказывает Тоня, как граф страдал от ревности, потому что графиня изменяла ему с бедным поэтом, а Гришка покачает головой и вставит:

– Дурак!

– Почему?

– По шее надо было ее.

– Нельзя. Он любит.

– Ну, так тому бы вставил перо куда следует…

– А она бы ушла с ним. Граф ревновал же.

– Ах, ревновал, – говорит Гришка, смутно представляя себе это непонятное чувство. – Тогда другое дело…

– Ну вот, граф взял и уехал, а они стали жить вместе.

– Уехал? – Гришка хватается за голову. – И все оставил?

– Все.

– И мебели не взял?

– Он им оставил. Он великодушный был.

Гришка с досадой крякает.

– Балда твой граф. Я бы на его месте все забрал: и кровать бы увез, и стол, и комод, – пусть живут как знают…

Иногда они горячо спорили, и тогда дня мало было, чтобы вдоволь наговориться.

– Знаешь, – сказала однажды Тоня, – приходи к нам в спальню, когда все заснут. Никто не помешает, будем до утра разговаривать…

Гришка согласился.

Целый час выжидал он в кровати, пока угомонятся ребята и разойдутся воспитательницы, потом прокрался в спальню девчонок. Тоня его ждала.

– Полезай скорей, – шепнула она, давая место.

И, закрывшись до подбородков одеялом, тесно прижавшись друг к другу, они шептались.

– Знаешь, кто мой отец? – спрашивала тихонько Тоня.

– Кто?

– Знаменитый изобретатель Маркони… Он итальянец…

– А ты русская. Как же это?

– Это мать у меня русская. Она балерина. В Мариинском театре танцевала, а когда отец убежал в Италию и бросил ее, она отравилась… от несчастной любви…

Гришка только глазами хлопал, слушая Тоню, и не мог разобраться, где вранье, где правда. В свою очередь, он выкладывал Тоне все, что было интересного в его скудных воспоминаниях, а однажды попытался для завлекательности соврать.

– Отец у меня тоже этот, как его…

– Граф?

– Ага.

– А как его фамилия?

– Дамаскин. Тоня фыркнула.

– Дамаскин… Замаскин… Таких фамилий у графов не бывает, – решительно сказала она.

Гришка очень смутился и попробовал выпутаться.

– Он был… вроде графа… Служил у графа… кучером…

Тоня долго смеялась над Гришкой и прозвала его графским кучером.

Гришка привык к Тоне, и ему было даже скучно без нее.

И неизвестно, во что бы перешла эта дружба, если бы не беда, свалившаяся на Гришку. Но, как известно, Гришка здорово набузил, и вот в канцелярии распределителя ему уже готовили сопроводительные бумаги в Шкид.