— Я вспомнил, — сказал Дубинин. — Есть еще одна гипотеза, согласно которой позитрон является электроном, только движущимся против течения Времени. Из настоящего в прошлое…

— Виктор Васильевич упорно держится своей версии, — заметила Нина Власова. — Очень уж ему хочется, чтоб мы оказались в прошлом.

— Больше всего мне хочется оказаться на Кубе, в своей лаборатории, а еще лучше в Челябинске, дома…

— Но ведь мы и так на Кубе, — сказал Хуан Мигуэл.

— О чем спорим? — спросил Джон Полански, отставляя пустую миску, из которой он ел уху. Этот американский поляк обладал удивительной способностью быстро поглощать любую пищу. — Пани Нина, можно давать прибавка?..

Запасов продовольствия на яхте было пока достаточно, и Нина каждый день поражала разноплеменный экипаж необычными блюдами. Они всем приходились по вкусу.

Капитан де ла Гарсиа тем временем перевел на английский язык новое соображение инженера-энергетика.

— Есть ли смысл во всех этих попытках объяснить случившееся? — заметил Роберт Нимейер. — Видимо, такое было уготовано всем нам свыше. И бесцельно пытаться что-либо понять в том, что лежит за пределами нашего сознания.

— Ваш тезис, майор, опирается на шаткий философский фундамент, — возразил Юрий Алексеевич. — Многое из того, что было за пределами сознания наших пращуров, благодаря опыту и ощущениям последующих поколений прочно вошло теперь в наше с вами сознание. Да, нам трудно пока усвоить на практике относительность времени и пространства, и потому мы в неведении сейчас по поводу механизма того, что произошло с нами… Как, скажем, вы сумели пройти на тридцать лет больше или меньше нас и вместе с нами очутиться в одном времени? Но чем больше мы будем расширять круг нашего познания, тем скорее мы что-нибудь поймем, и тогда можно будет предпринять какие-то шаги к восстановлению статус-кво.

— А пока мы вовлечены в нечто такое, что выше нашего понимания, — проговорила Нина. — Недаром идейный вождь сюрреалистов Андре Бретон называл время «старым и мрачным фарсом»…

— Он отталкивался от известного положения Новалиса о том, что есть события, которые развиваются параллельно реальным, — сказал Виктор Васильевич. — Тогда, может быть, мы оказались во времени не в линейном развертывании, а, так сказать, проткнулись в боковые слои его, как знать…

— Пресловутое четвертое измерение, — презрительно фыркнул и повел носом Джеймс Октавиан Рейнолдс. — Фантастика для ребятишек! Я прочитал кучу книжек об этом еще до поступления в колледж.

— Предложи свое объяснение, Рейни, — сказал второму пилоту Джон Полански. — Ведь и твоя голова должна искать выход.

— Выход я вижу в соблюдении присяги и выполнении воинского долга! — неожиданно выкрикнул Рейнолдс.

Все переглянулись.

— Кому вы должны, Рейнолдс? — спросил Леденев.

— Уж, конечно, не вам, — огрызнулся второй пилот. — Я офицер ВВС Соединенных Штатов!

— Оставьте его, герр Леденев, — сказал по-немецки Роберт Нимейер, — Рейни — неплохой парень, но у него есть вывих, как у всех этих ребят с юга. Меня заинтересовали ваши слова об опыте и ощущениях. Ведь вы, разумеется, материалист, и вдруг заводите речь об эмпиризме и сенсуализме… Я не такой большой знаток философии, но мне кажется, что Кант у вас не в особой чести.

— Отчего же, майор… Да, вы правы, мы исповедуем диалектический материализм и считаем, что основу реального мира составляет материя, которая суть философская категория для обозначения объективной реальности, то есть всего, что нас окружает. А объективная реальность, вот весь этот мир, дается нам в ощущениях, он отображается нашими ощущениями, и в то же время существует независимо от них.

— Значит, наше сознание не воздействует на мир вовне? — спросил Нимейер. — Оно пассивно по отношению к бытию?

— Вы смешали вместе два вопроса, Нимейер. Мир не зависит от нашего сознания, он существует сам по себе, как, скажем, Земля существовала задолго до появления на ней человека. Но обладающий сознанием человек способен изменить мир по своему желанию, точнее, изменить окружающую его среду. Это уже второй вопрос. А весь, пожалуй, смысл человеческого существования состоит в том, чтобы постичь непостигаемую, согласно Канту, вещь в себе, другими словами, открыть объективную истину, превратить ее в вещь для нас. И внутри этого процесса есть место и для знаний, приобретенных из опыта, и для знаний, полученных из ощущений… И наши попытки осознать механизм произошедшего вовсе не бесцельны. Ибо ложная гипотеза лучше, нежели отсутствие всякой гипотезы.

— И что же с нами произошло? — спросил Абрахам Трумэн. — Куда было угодно Господу Богу забросить нас?

— Подай запрос избирателя знатному однофамильцу, — проворчал Джон Полански. — Только вряд ли ты достучишься до господина президента…

— Он уже не президент, — с улыбкой заметила Нина.

— Как? Ах да, вы ведь из семьдесят шестого года… И кто сейчас там нами правит, пани Нина?

— Джералд Форд.

— Не знаю этого парня. Да и то сказать — тридцать лет! У меня, поди, уже внуки. Если только я сумел жениться и не сломал головы в очередном полете. Нам ведь еще повезло… А вот в прошлом году в этом треклятом месте гробанулось пять бомбардировщиков сразу. И еще гидросамолет… Не нашли от них и щепочки. Скажите, мистер Дубинин, а не могли они вот так, как мы, а?