О “Вечере шутов'

“По моему замыслу, окружающий мир, то есть цирковая публика, смотрел на театральных актеров и цирковых артистов одинаково, видел в них паршивый сброд, но среди этого сброда существуют совершенно непреодолимые стены, и потому актеры полагают себя вправе унижать цирковых, которые, в отличие от театральных актеров, зачастую владеют своим ремеслом и в самом деле рискуют собой совершенно иначе, чем театральные актеры”.

О неполучении должности в Драматическом театре в 1952 году

Бергман считал себя хорошим режиссером и, когда его отвергли, очень переживал. “Потом я прочитал в газете, что, когда шефом стал Гиров [Карл Рагнар. – Авт.], Бенгт Экерут [один из актеров Бергмана. – Авт.] получил ангажемент. Это я тоже воспринял как мучительное унижение”.

Об успехе европейских режиссеров в Голливуде

Свое решение не делать ставку на карьеру в США Бергман объясняет тем, что для европейского режиссера вероятность добиться там успеха примерно такова же, как стать обладателем самого большого выигрыша в денежной лотерее. А ему не по вкусу терпеть унижения. Не хочет он слышать Mister Bergman, your picture is marvellous, but… 1 Европейцы, которые все-таки добились в США успеха, как, например, Билли Уайлдер, “сплошь евреи. В них есть совершенно особый интернационализм. Они способны перенимать обычаи страны, куда приезжают, в этом их огромная сила”. [35]

О неком кинокритике

“У меня случился короткий приступ по-настоящему глубокой религиозной убежденности, и, когда [NN] скоропостижно скончался – известие об этом дошло до меня однажды летом на Турё, – я целый день бродил по пляжу, благодарил Бога и думал, что теперь в шведской культурной жизни, а главное, вокруг кино воздух стал почище. Некоторых людей я терпеть не могу, и он был один из них. Когда он гладил меня по голове, мне было до ужаса противно, и я прикидывал, что в фильме сделал не так”.

Об Исаке Борге из “Земляничной поляны”

По словам Бергмана, Борг, которого играл Виктор Шёстрём, имел кое-что общее и с его отцом, и с ним самим. “Факт тот, что отношение к отцу, совершенно заблокированное, совершенно неживое, натянутое и агрессивное, мало-помалу изменилось и перешло в дружбу, близость и прощение, как в “Земляничной поляне”. Когда Бергман писал сценарий, он заметил, что у Исака Борга те же инициалы, что и у него. “Вот настолько ты защищен от понимания!”

О своей движущей силе

Он говорит, что “старый истерик Бергман” всю жизнь просыпался по утрам с одним-единственным желанием – забраться под одеяло и больше оттуда не вылезать. Из постели его выгоняли только смесь любопытства к тому, что в конце концов может принести этот день, и “железная самодисциплина, которую вколотили в меня родители”.

О Карин Бергман

“Мама выглядела как маленькая еврейка, а родичи с материнской стороны – валлоны, и я предполагаю, что все мои артистические задатки, пожалуй, унаследовал от валлонов”.

О семье

Бергман говорит, что никогда не изучал свой род, никогда этим не интересовался. “Я совершенно равнодушен к родне и чрезвычайно мало интересуюсь предками. Но само по себе, пожалуй, вполне естественно, что мы, шведы, германцы со всеми вытекающими отсюда последствиями”.

О своей боязни птиц

“Птицы для меня всегда что-то демоническое, особенное и опасное. Я боюсь птиц и боялся их всегда. С самого детства”.

Если бы Швецию оккупировала нацистская Германия

“Когда линия фронта проходила через артистическое фойе Гётеборгского городского театра, все знали, что в тот день, когда Швеция будет оккупирована, Турстен Хаммарен, то бишь директор, и Кнут Стрём, один из режиссеров, немедля отправятся в концлагерь, тогда как другие – не будем указывать поименно – станут директорами Гётеборгского городского театра, и Государственной кинопалаты в Стокгольме, и прочих институций”.

К 1990 году, когда под названием “Образы” вышло продолжение книги интервью, в котором Бергмана интервьюировал его издатель Лассе Бергстрём, у режиссера было время подумать о своем участии в проекте трех редакторов. За двадцать минувших лет он пришел к выводу, что “Бергман о Бергмане” – книга “лживая”. Высказывался он не особенно искренне, во время интервью боялся и держался настороже. На самые непритязательные вопросы отвечал угодливо. Даже утверждал, что в конце 60-х был “сбит с ног” “новой, молодой эстетикой”. Он не понял тогда, что Сима, Бьёркман и Маннс реконструировали “динозавра с помощью самого Чудовища”. Да, их книга была попросту крайне скверной. Милостивое одобрение Бергмана снискали только “богатый выбор”, что бы он под этим ни подразумевал, и “изысканный монтаж снимков”.