По наитию он присел перед печью на корточки. Осторожно провел рукой по металлу. Надел перчатку и снова провел рукой. Хм… Все может быть! Осторожно, очень осторожно он приоткрыл дверцу.

– Фрёлик! – тихо позвал он.

Фрёлик вошел из прихожей.

– По-моему, перед тем как его убили, он спал в своей постели, – сказал он. – Лампа на тумбочке включена, постель разобрана.

– Смотри, – прошептал Гунарстранна.

Фрёлик нагнулся и вгляделся в дымящийся пепел.

– Должно быть, он обогревал комнату, – беззаботно заметил он.

– Не он, – задумчиво сказал Гунарстранна. – Не он. И это не дрова. Там какая-то ткань. Жгли одежду! Будем надеяться, что-то еще осталось.

Вниз они спустились на лифте. Элизе Энгебрегтсен ждала их у двери своей квартиры. Она оказалась толстой, просто громадной. Неискренне улыбнулась, обнажив пожелтевшие зубные протезы.

– Доброе утро, – сказала она. – Я ничего не знаю, так что можете уходить. Я ничего не знаю.

Франк, мимикой изобразив ответную любезность, поклонился. Украдкой оглядел свидетельницу. Клетчатый фартук. Пухлые плечи, широкий зад, толстые лодыжки, растоптанные домашние тапки… На вид ей можно было дать лет шестьдесят, а то и шестьдесят пять. Она широко зевнула, щелкнув языком. «Ну и пасть у нее! – подумал Фрёлик. – Как у форели».

Гунарстранна кашлянул.

– Ну ладно, так и быть, заходите! Но я вас предупредила. Я ничего не знаю.

Она побрела вперед. Фрёлик подумал, что такие фигуры бывают у борцов сумо. На мощной шее сидела маленькая головка с коротко стриженными рыжеватыми сальными волосами. И дышала старуха шумно и ритмично – тоже как борец. Опустившись в кресло, она снова зевнула во весь рот и щелкнула зубами.

– А-а-ах… Господи, прости! – Она придвинула к себе цветастый термос. Разлила кофе по маленьким чашкам, расписанными крошечными розочками. – Вам сахару?

Франк покачал головой.

Воздух у нее в квартире был спертый, как будто стены под обоями поросли мхом. Пахло старостью. Обои голубые, с невыразительными голубыми цветочками. Стены украшают фотографии и вышивки в круглых рамках. На почетном месте – портрет хозяйки в молодости; на каждой руке у нее по ребенку. Широко улыбается… Тогда протезы были еще новыми.

– Повторяю, я ничего не знаю! – От волнения она снова лязгнула зубами.

Гунарстранна отпил кофе.

– Когда вы его нашли?

– Сегодня утром.

– В котором часу?

– В половине девятого. После утренней службы по радио.

Гунарстранна медленно кивнул. Элизе Энгебрегтсен снова вздохнула и пробормотала:

– Господи, прости!

– Представляю, как вы испугались, – сочувственно сказал Гунарстранна.

– Я уже говорила тому нахалу с пистолетом, что ничего не знаю!

– Какому нахалу с пистолетом? – удивился Франк. – Ах, наверное, вы имеете в виду Кампенхёуга!

Гунарстранна кивнул.

– По его словам, вы видели, как Сигур Клавестад вчера вечером выходил на улицу!

Элизе Энгебрегтсен вздохнула, почесала плечо.

– Все верно, так и было. Он куда-то ходил!

– Когда?

– В четыре утра.

– И вы точно запомнили время?

Она энергично затрясла головой, жидкая челка упала на лицо.

– Мне не спалось… У меня бессонница, поэтому я хорошо слышала, как он сбегал вниз по лестнице!

– Он сбегал по лестнице?

– Да, в первый раз – с грохотом.

– Значит, он сбежал по лестнице вниз, а потом снова поднялся?

Элизе Энгебрегтсен вздохнула и кивнула.

– Почему вы решили, что это был ваш сосед?

Она пожала плечами:

– Просто так подумала.

– Значит, до конца вы не уверены?

– Говорю вам, я ничего не знаю! – Она обхватила себя руками, стала растирать предплечья.

– Но ведь вы почему-то решили, что по лестнице с грохотом сбегал именно Клавестад!

– Да, он обычно сильно шумит и грохочет.

– Такое уже случалось раньше?

Она снова кивнула.

– Значит, он сначала спустился, а потом снова поднялся?

Кивок.

– Наверх он тоже бежал?

– Нет, я ничего не слышала, пока он не вышел из дома.

– Значит, во второй раз он спускался тихо?

Кивок.

– Сколько прошло времени между тем, как он спустился в первый и во второй раз?

– Минут десять, может, пятнадцать.

– Вы видели, как он выходил из дому?

– Да.

– Как? Вы видели его лицо?

– Я поняла, что это он.