Я отбросил перевод цитат Мао, принесенных мне накануне в почте с моими инициалами на приклеенном листке, и, сняв телефонную трубку, кратко проинформировал дежурного офицера, выходца из гнилой британской интеллигенции, что ухожу завтракать. Со своей стороны, он напомнил мне о необходимости взять с собой радиоручку.

В ручке был миниатюрный радиоприемник, производящий непонятный писк в кармане. Услышав его, нужно было тут же подойти к телефону и связаться с базой. К счастью, забавная игрушка, каковой она и была, никогда толком не работала. Вне зависимости от мощности базового передатчика они переставали действовать в радиусе полутора километров. Обычно я «забывал» взять свою ручку с собой. Вначале потому, что не было необходимости в чем-то срочном, а Квин таким образом подтрунивал надо мной.

И еще из-за того, что выглядишь полным идиотом, когда эта штука начинает работать в автобусе.

Я положил ручку в карман, зная, что охранники внизу предупреждены и не дадут мне выйти без нее, и направился к лифту. В коридоре я столкнулся со своим очаровательным начальником. Ввиду того, что одевался он совершенно невероятно для человека его возраста (сегодня на нем была оранжевая шелковая рубашка с пуговицами в уголках воротничка и невообразимой расцветки галстук), его обычный вид — это вид полной развалины. За огромными стеклами очков блестели маленькие крысиные глазки, редкие волосы выпадали подобно осенним листьям, и все это составляло ничтожную массу ростом в метр пятьдесят восемь. Но со времен отмены смертной казни наша страна становится создателем высококлассных произведений.

— Вы отправляетесь завтракать, мой мальчик?

— Да. Может быть, вы тоже хотите выйти?

— Ну что вы, нет. Однажды, золотце мое, вы поймете, что все эти грязные ресторанчики с бешеными ценами на Шарлотт-стрит, в которые вы зачастили, не являются, как вы это считаете, верхом кулинарного искусства. Впрочем, Филипп, попытайтесь вернуться к трем часам. Вполне возможно, что вы мне понадобитесь.

Огорошив меня таким образом, он ушел, довольно похохатывая. Однажды из-за его сарказмов один из агентов, впав в безумие, продырявить Квину череп. Мне бы хотелось в этот день быть на месте.

На улице северный ветер стер впечатление солнечного полудня, возникшее у меня, когда я смотрел в окно. Платаны Лондона всегда пытаются распустить почки на ветках в марте во время моросящего кислотного дождя. Я пересек Холборн и вошел в сад Линкольн Энн Филдс. Непременные секретарши, одетые в мягкую кожу, и молодые люди в строгих костюмах сидели за столиками и поглощали сэндвичи с ветчиной. Как здесь оказывается столько красивых девушек во время завтрака? Их начальники, наверное, выгоняют их пировать и блудить.

Несколько школьниц играли на площадке в центре сада в волейбол. Основная часть их была еще неуклюжа, но среди них выделялась двенадцатилетняя девочка с прекрасными тонкими загорелыми ножками и маленькими грудками, прыгающими под коротенькой маечкой. У нее, должно быть, богатый папа, проводящий с ней на пляже Нассау суровые зимние месяцы. Время от времени ее мамочка выползала из микрошортов, оголяя бронзовый животик. Несколько нищих, стоявших там, пожирали ее глазами. Она прекрасно все осознавала, несмотря на молодость, и распрыгалась перед ними как стриптизерша-любительница.

Я вам скажу, что после «Лолиты» девственность на все сто процентов перестала существовать. Все девочки мечтают выйти на сексуальный манеж как можно раньше… Они боятся что-либо пропустить. Я оставил эти набоковские штучки и направился к Шансери-лайн, а затем к Флит-стрит. С другой стороны издательского центра ухабистые улочки вели к берегам Темзы. На одной из них находилось заведеньице, где я знал барменшу.

Эмансипированная американка, слонявшаяся последние пять лет из одной европейской столицы в другую, пытая счастье в таких рабских профессиях, как кино- и фотомодель, и стараясь параллельно заработать столько денег, чтобы можно было в службе иммиграции продлить свою визу.

Я очень любил ее за взбалмошность. Она была прекрасна, а ее цепочка связей была не менее длинна, чем Парк-авеню.

— Привет, Стеф, — сказал я, вваливаясь в зал.

— Филипп, — ответила она надтреснутым низким голосом с нью-йоркским акцентом. — Сегодня большая вечеринка. Напротив «Ауджи». Ты там необходим.

— Дай мне «боллс», Стеф, — прокудахтал я, — и возьми себе, что хочешь. У тебя такой вид, будто ты только что вышла прямо от Бельзена. Я предлагаю тебе сэндвич. Или даже шноркель.

Она обожает английское арго, потому я и использовал слово, вызывающее воспоминания о войне.

Она принесла мне стакан, а сама смешала себе «адвокат энд черри бренди». Лично я ненавижу употреблять подобную микстуру на голодный желудок. Стефания — одна из тех высоких девушек, у которых отсутствуют бедра, с выпирающими коленками и ужасающими конечностями. У нее миленькое личико с темно-карими глазами и с такой странной улыбкой, какую вам никогда не доводилось видеть. Кожа на ее лице была так натянута, что казалось — потяни за нее и она лопнет… И она довольно забавно мурлыкала, выражая удовлетворение.