«Наводчик ошибся в установке прицела…»

Александр Швидков, старший офицер самоходной артиллерийской батареи (СОБ), старший лейтенант:

– Где-то через месяц после Рубежного вся техника вернулась в строй, и батарея шестью стволами бомбила Терский хребет. Знания, полученные в училище, не прошли даром. Когда в полной темноте необходимо определить свои координаты и сориентировать орудия в основном направлении, имея буссоль с ночной насадкой для ориентирования по звездам и гирокомпас, которым могли пользоваться только два человека в дивизионе: я и мой друг СОБ соседней батареи.

Стрельба артиллерии – довольно точная наука. Элементарные ошибки и просчеты чреваты потерей жизни своих солдат, которые идут впереди. Когда стояли в районе газоперерабатывающего завода, как обычно, пошла команда на открытие огня. Дали цель, она была обработана и просчитана. Первый залп. Затем команда «Стой!». По одному снаряду, начиная с первого орудия интервалом в минуту «Огонь!». После выстрела четвертого орудия снова команда: «Стой! Все расчеты к машине СОБа!» Приехали офицеры из штаба полка – вонь поднялась на весь дивизион. Выяснилось, что командир четвертого орудия, он же наводчик, ошибся в установке прицела на 100 тысячных делений. Типичная и самая распространенная в артиллерии ошибка. Но в результате снаряд отклонился от цели на полтора километра и упал в 25 метрах от переднего края своих. Слава богу, тогда никто не пострадал и все были в укрытиях. Но эта ошибка могла потом дорого стоить.

«От сырости спрятаться было некуда…»

Андрей Фомин, наводчик ПК 3-й мотострелковой роты, гвардии сержант:

– Во второй половине октября на Терском хребте начались дожди. Шли они несколько дней подряд. На сопках либо туман, либо дождь. От сырости спрятаться было некуда. Спали прямо в окопах. Накидаешь в окоп, если есть такая возможность, соломы, накроешь плащ-палаткой и ложишься. На себя сверху еще плащ-палатку. Просыпаешься от того, что от сырости замерз.

Костры жгли редко. Для костра выкапывали яму, чтобы от него не было видно света.

«Занять круговую оборону…»

Алексей Росс, 1-я мотострелковая рота, стрелок, контрактник:

– Мы шли по Терскому хребту, по пути жгли кошары с кустарным бензиновым производством.

Потом был бой в Керла-Юрте. Село нам отдали почти даром. В Керла-Юрте мы были три дня. Потом полк двинулся к Долинскому и на газоперерабатывающий завод. Когда наше отделение на БМП из села выезжало, у нас на машине топливный насос сломался, и мы встали. Наши пытались нас на тросе тянуть, дотянули до мечети – и трос лопнул. По рации получили приказ: «Занять круговую оборону и стоять насмерть». Там к нам подъехал офицер, представился как бывший комполка Морозов, в честь которого W стало символом полка. С ним мы ходили в мечеть. Там были следы проживания боевиков.

Ночью, чтобы избежать налета со стороны села и осветить окрестности, мы подожгли стог сена, потом еще один. Мы знали, что почти все мужское население этого села воевало в подразделении «Волки», поэтому ожидали их нападения. Потом к нам подъехала машина из разведроты 752-го полка. Психологически стало полегче. Ну, а потом уже ребята за нами приехали с танковыми тросами и оттащили нашу БМП к занятым ротой позициям.

«Ульян, иди копай!»

Андрей Актаев, пулеметчик 3-го взвода первой мотострелковой роты, контрактник:

– На следующий день, как мы прибыли в полк, БМП моего отделения подорвалась на фугасе, поэтому мое отделение и ездило на «бэхе» второго отделения.

Как мне рассказывали ребята из этой БМП, на штурм высоты рота пошла пешком под прикрытием брони. Хотя начальник разведки предупреждал ротного не соваться туда. Прикольно получилось, как по науке: цепь по отделениям, перебежками, как на полигоне. Тогда двое погибли: один из нашей роты, другой из гранатометного взвода.

По рассказам, рота шла за БМП, в которых десантные люки были открыты, создавая дополнительную защиту. БМП № 119 вроде бы шла по единственной дороге. Сработал фугас. Механ-дембель кричит своему наводчику: «Все, отходим!» И БМП разута, и приказ об отходе был. Я не знаю, что случилось: то ли не слышал, то ли в ступор впал, но наводчик-оператор Ульянов не вылез, а продолжал стрелять из ПКТ. (Пушку еще в начале боя заклинило.) Рота отошла, а он так в ней и остался. Расстояние – метров пятьдесят до гребня высоты. Ульянов сидел в БМП всю ночь. Только под утро, с его слов, выбрался: есть захотелось. Чуть выше стоял брошенный прицеп с каким-то скарбом. Пока Ульян, как мы его называли, копался там, в шмотках, в поисках пищи, к БМП наведались духи. Самое смешное, что два ящика гранат они не взяли, а унесли цинк от пищевого бачка.

Где потом разведчики нашли Ульяна, история умалчивает. Но когда он вернулся в отделение, то стал похож на робота. «Ульян, иди копай!» – идет, копает и не останавливается. «Ульян, иди есть!» – идет есть. Весь набор его слов в то время был – «да» и «нет».

Через две недели забрали его от нас. Под Грозным он опять к нам присоединился, сказал, что лежал в госпитале. Там его подлатали, разговаривать начал, общаться. Он был откуда-то из-под Москвы. Очень увлекался авиацией, на всех этих авиационных парадах в Жуковском был. В Грозном он, кажется, уволился. На мой взгляд, таким, как Ульянов, и надо ордена давать, а не по особистам таскать.