Шрифт:
Среди аргументов сторонников «непричастности» Берии к массовым репрессиям 1937–1938 годов в масштабе уже всей страны — Берия стал наркомом внутренних дел СССР только 25 ноября 1938 года, сменив на этом посту «кровавого карлика» Ежова. Но и будучи заместителем наркома, Берия успешно занимался организацией репрессий. Среди прочих до наших дней дошел красноречивый документ:
«Спецсообщение Н. И. Ежова и Л. П. Берия И. В. Сталину с приложением следственных материалов на М. Е. Кольцова
27.09.1938
Сов. секретно
Секретарю ЦК ВКП(б) тов. Сталину
Направляем Вам справку по агентурным и следственным материалам на Кольцова (Фридлянда) Михаила Ефимовича — журналиста.
Народный комиссар внутренних дел Союза ССР Ежов
Начальник ГУГБ УГБ НКВД СССР Берия
СПРАВКА
Кольцов (Фридлянд) Михаил Ефимович — журналист, член ВКП(б), депутат Верховного Совета РСФСР.
В 1918–1919 гг. Кольцов сотрудничает в газете ярко выраженного контрреволюционного направления «Киевское эхо». Содержание статей Кольцова того периода характеризуется «жалостью» к врагам революции, смакованием «жестокостей» большевиков и пасквилянтством.
В № 1 «Киевское эхо» от 13 января 1919 года в статье, озаглавленной «Жалость», Кольцов писал: «Семьи осужденных или сами расстреливаемые ползали у ног красноармейцев, плакали, рвали на себе волосы, умоляли о пощаде и жалости. В этих случаях расстрел был особенно жестоким и потрясающим».
«Я был в Москве: мне нужно было разделываться за фельетон о чрезвычайке, напечатанный в одной из московских газет. Я провел на Лубянке пятнадцать жутких и душных минут».
В 1921 году, будучи направленным НКИД в Прагу для работы в газете «Новый путь», Кольцов получал письма от кадетского журналиста Полякова-Литовцева, встречался с белоэмигрантскими журналистами, в частности с Петром Пильским.
В 1930–1931 годах под влиянием критики в связи с «зеленым голодом» Кольцов был настроен оппозиционно:
«Колебания он испытывал вправо. Именно тогда я встретил у Кольцова вернувшегося из ссылки Марецкого, Кольцов отзывался о нем хорошо, говорил, что Марецкий очень нуждается. Кольцов часто рассказывал о голоде, недовольстве и волнениях среди крестьян в связи с перегибами в колхозной политике».
В связи с арестами врагов народа Антонова-Овсеенко и других Кольцов высказывал большое смятение и растерянность.
Зимой 1937–1938 гг., проходя мимо дачи Серебрякова, Кольцов с сожалением и грустью сказал:
«Да, опрокинулся Серебряков. Теперь ему больше ничего не надо: ни дачи, ни участка, ни сада, ни площадки.
Мне Наркомвнудел предлагает дачу из тех, что конфискованы, но я не хочу брать. Не могу. Пусть это донкихотство, но щепетильность моя не дает мне принять в дар то, что у другого взято таким путем».
После приезда из Испании Кольцов говорил:
«Приехав сюда, я почувствовал буквально на своих плечах, как тяжела обстановка. Раньше, бывало, спрашиваешь о человеке, как он поживает, где работает? Сейчас, увы, я сразу выучился применять эту печальную формулу: «А у него все в порядке?»
…Рассказывая свои впечатления о процессе правотроцкистского блока, КОЛЬЦОВ говорил:
«Подумать только, председатель Совнаркома Рыков был корреспондентом паршивого «Социалистического вестника» и делал ставку на несчастного Дана. Или Чернов — один из весьма крупных государственных чиновников. Выезжает впервые за границу на один месяц и успевает быть завербованным, аккуратно заполнить шпионские анкеты, получить кличку «Рейнгольда» и все это запыхаясь от спешки, в несколько дней. В Москве к Чернову является Райвид, кличет его как собаку «Рейнгольд», а наш нарком — ручки по швам. Или Раковский. Выезжает в Токио на 8 дней и быстро становится японским шпионом».
По ряду агентурных сообщений Кольцов неоднократно присутствовал, когда его брат, художник Борис Ефимов, высказывал неприкрытые антисоветские настроения и взгляды.
Начальник 4-го отдела 1-го управления НКВД
старший майор государственной безопасности Кобулов».
Михаил Кольцов, арестованный 14 декабря 1938 года, на суде отказался от данных им на следствии показаний, объяснив, что они были даны им под пытками. Был приговорен 1 февраля 1940 года к высшей мере наказания. Посмертно реабилитирован.
Но часто НКВД приходилось обращать свой взор и на хозяйственные проблемы, где становилось ясно — на фоне обычного разгильдяйства никакой контрреволюции не надо. Но об этом, разумеется, в такой форме никто говорить не смел…
«23 октября 1938 г.
По сообщениям с мест, в ряде областей отмечается значительная порча зерна нового урожая.
1. В Оренбургской обл. на элеваторах и пристанционных пунктах на 15 октября с. г. скопилось свыше 540 тыс. т хлеба, принятого в счет хлебопоставок. На площадках и в буртах сложено до 95 тыс. т. На станциях Теренсай, Чебеньки, Сорочинская, Платовка, Карбала, Сагаряк и Ново-Сергиевка Оренбургской железной дороги на земле лежит до 9721 т зерна. Зерно на земле и на площадках ничем не прикрыто, брезенты отсутствуют, хлеб от дождя и сырой погоды портится. Скопление хлеба объясняется невыполнением железной дорогой плана подачи вагонов: в сентябре не додано 1500 вагонов, в октябре, при плане в 4200 вагонов, к 15 октября дано только 2037 вагонов. В сентябре должно быть вывезено 127 900 т, отгружено же 92 600; в октябре, при плане вывоза в 91 923 т, за пятнадцать дней отгружено 33 339 т зерна.