Шрифт:
Переводчица добросовестно перевела сказанное.
Смущенный собственным невежеством, отец отважился лишь на банальные комплименты и произнес хвалебные слова о непреходящем значении древней культуры, богатстве художественного наследия этой страны и прочие благоглупости.
В свою очередь смущенная этими банальностями, переводчица решила не выставлять гостя в невыгодном свете. Эта образованная японка в самых утонченных выражениях высказала собственное мнение об услышанном, приписав свои слова гостю.
Слушая ее «перевод», старый учитель раскрывал глаза все шире и шире. Как! Этот белый невежественный чужестранец едва ступил на японскую землю, впервые услышал Но – и сумел постичь глубинный и тончайший смысл этого высочайшего искусства!
И учитель совершил поступок, невозможный для японца, a fortiori для «живого памятника» культуры, – он взял чужестранца за руку и торжественно изрек:
– Досточтимый гость, вы настоящий маг! Вы необыкновенный человек! Вы должны стать моим учеником!
Будучи безупречным дипломатом, мой отец с помощью сопровождавшей его дамы радостно ответил:
– Это мое самое сокровенное желание.
В ту минуту он не представлял себе всех последствий своего жеста вежливости, полагая, что никто не примет его всерьез. Но старый учитель, не откладывая в долгий ящик, тут же назначил ему время первого урока и попросил прийти на следующий день в семь часов утра.
На следующее утро любой здравомыслящий человек попросил бы свою секретаршу отменить по телефону этот нелепый урок. Любой, но не мой родитель. Встав на рассвете, он явился в точно назначенный час. Почтенный профессор воспринял это как должное и принялся обучать его, не проявляя ни малейшего снисхождения: такая широкая душа, как у этого чужестранца, заслуживала высочайшего уважения, то есть самой суровой требовательности.
К концу урока мой бедный отец был еле живым от усталости.
– Очень хорошо, – похвалил его старый учитель. – Приходите завтра в это же время.
– Но… дело в том, что… в восемь тридцать начинается мой рабочий день в консульстве.
– Ничего страшного. Приходите в пять утра.
Усталый и растерянный ученик послушно кивнул. И каждое утро в этот бесчеловечно ранний час мой отец, у которого и без того хватало обязанностей, будет ходить к учителю в школу Но. Только в выходные дни он мог позволить себе неслыханную роскошь – начинать урок несколько позже, в семь утра.
Бельгийский ученик чувствовал себя раздавленным этим «живым памятником» японской цивилизации, к которой тот его старался приобщить. Мой отец, до приезда в Японию любивший футбол и велосипед, задавался теперь печальным вопросом: за что ему выпал сей горький жребий – пожертвовать своей жизнью ради столь непонятного искусства, как Но? Оно было ему столь же близко, как суровый янсенизм [21] бонвивану или добровольный аскетизм – обжоре.
Однако мой отец ошибался. А старый учитель был прав. Он сразу же угадал, что в широкой груди этого чужестранца живет великолепно звучащий музыкальный инструмент.
21
Янсенизм – течение во французском и нидерландском католицизме, начало которому положил голландский богослов Янсений.
– Вы отлично поете, – сказал он отцу, который к этому времени освоил японский. – Я думаю, вам необходимо продолжить образование, и я научу вас танцевать.
– Что? Танцевать?.. Но, досточтимый учитель, посмотрите на меня! – растерянно забормотал бельгиец, показывая на свое грузное и неповоротливое тело.
– Не понимаю, что вас смущает. Завтра в пять утра начнем урок танцев.
На следующий день после трех часов занятий растерянным выглядел уже учитель. Несмотря на все свое терпение, он не смог добиться от моего неуклюжего родителя ни одного мало-мальски приемлемого танцевального па.
И тогда опечаленный «живой памятник» культуры вежливо изрек:
– Для вас мы сделаем исключение. Вы будете певцом Но, который не танцует.
Позже, умирая от смеха, старый учитель будет рассказывать своим хористам, как комично выглядел бельгиец, когда пытался исполнить танец с веером.
Однако это не помешало горе-танцору стать если не блистательным, то вполне приличным певцом Но. Поскольку отец был единственным иностранцем в мире, который освоил это искусство, он прославился в Японии под именем «Певца Но с голубыми глазами», и это имя закрепилось за ним навсегда.
Все пять лет своей консульской службы в Осаке он каждое утро вставал с рассветом и шел на урок к почтенному профессору. И между ними возникли необыкновенные узы трогательной дружбы и взаимного восхищения, которые связывают в Стране восходящего солнца ученика и сэнсэя.
В свои два с половиной года я еще ничего не знала об этой истории. Я понятия не имела о том, чем занимается мой отец. Вечером он возвращался домой, а где он проводил дни, я не знала.
– Что делает папа? – спросила я как-то маму.