— Зато католик, наверное.

Я невольно рассмеялся.

— Это мне в голову не пришло.

Бонни забарабанил по скатерти. Я колебался, передавать ли слова Мэри о своем отце.

— Все-таки, — произнес я, — это кое-что доказывает.

— Что же?

Я пожал плечами.

— Человек может добиться всего, стоит захотеть по — настоящему. При условии, конечно, что готов не только кататься, но и саночки возить.

— Гордон, по крупному счету мне хотелось одного. И я своего добился.

— Ну а сейчас? Чего ты хочешь сейчас?

— В том-то и вопрос. Большущий вопрос.

Официант принес тарелки, бульонные чашки и палочки. Подоспел суп, и как раз вернулись женщины. Эйлина взялась разливать бульон. Позади Бонни прошагали к выходу парень с девушкой. Парень не утерпел и зыркнул на Бонни. С полдороги, набравшись, видно, храбрости, все-таки вернулся с торжественным лицом.

— Извините, мистер Тейлор… Вы ведь мистер Тейлор?

— Мистер Тейлор — вот, — Бонни широким жестом указал на меня. — Я его брат.

Парень зарумянился.

— Не хотел мешать вам.

— Но почувствовали, что ваш долг высказать — какое я дерьмо, — подсказал Бонни.

Парень зарделся еще гуще.

— Нет, что вы! Наоборот, хотел сказать, не думайте, что все верят газетным россказням: вот мы с невестой, мы считаем, что равного вам нет.

— Спасибо.

Парень умудрился выдавить улыбку.

— Приятного вам аппетита. — Поклонившись, он отошел.

— Лично я считаю — случай умилительный, — промурлыкал Бонни. — Как, Юнис, по — твоему — случай был какой?

— Восхитительный и обворожительный.

— Восхитительный и обворожительный, а также?..

— А также.

— Нет, во слов-то накидала! Гордон, как их там называют? Слова, которые значат то же, что другие?

— Синонимы, — опередила меня Юнис,

— Очень умно, — одобрил Бонни.

— Но только полных синонимов не существует, — поправил я. — Даже самые близкие хоть чуть, а разнятся по значению.

— Вот это правильно, покивал Бонни. — Томаса Артура Гринта я б в жизнь не назвал обворожительным, а ты, Юнис, мошенничаешь. Плутуешь, детка. Другие из себя выдираются, лишь бы держаться мило.

— Но сам же предупреждал, что мне запрещено употреблять слово «милый»?

— Ага, попалась! Еще один штраф.

Юнис кивнула, когда Эйлина задержала полный половник бульона над ее чашкой.

— Мило, мило, мило, — зачастила она. — Мило!

— Гляди, Гордон, Юнис-то не по вкусу наша игра, — пожаловался Бонни. — Так и норовит поломать.

— Игра ваша в зубах навязла, — возразила Юнис.

— Так вот ты как заговорила? — Бонни доел суп, но поднимая глаз на девушку, и отрицательно помотал головой, когда Эйлина протянула половник к его чашке.

— Как нам с ней поступить, Гордон?

— И мне забава ваша прискучила, — поддержала Эйлина.

— Ну в таком случае — окружен и сдаюсь!

Принесли горячее. Метрдотель самолично доставил

шампанское.

— Наливать?

— Ага, давайте, — Бонни тронул бутылку. — Отлично.

Вылетела с легким хлопком пробка. На нас оборачивались. Какая-то женщина улыбнулась. Бонни поднял бокал.

— За поэзию! Всюду, где встречается!

— Ммм, — причмокнула Юнис. — Ничего нет лучше!

— Ты про поэзию? — уточнил Бонни. — Или про шампанское?

— Про шампанское. Нечего смешивать одно с другим.

Эйлина принялась раскладывать по чашкам жареный рис. Проворные палочки Юнис подцепили цыпленка и кешью.

— Нет, ты не права. Шампанское идет ко всему, — изрек Бонни. Он нацелился палочками на кушанья. — Гордон, ты заказывал. Что порекомендуешь?

— У меня вкусно, — с полным ртом едва выговорила Юнис.

— Да ну тебя! Еще одурачишь!

— Попробуй утку, — предложил я и подвинул ему блюдо. — Помнишь, Эйлина, как мы пили шампанское в летнем кафе напротив Реймского собора?

— Да. На нас тогда налетели осы.

— Любую романтику что-то да подгадит, — заключил Бонни.

— Неважно! — возразила Эйлина. — Победили мы!

Тогда в Реймсе мы с Эйлиной, разомлев от шампанского, любили друг друга в отеле (отель — одно название: так, скромненькая крыша над головой, постель и завтрак). Мы заснули, а проснувшись, отправились обедать. Но выбор оказался на удивление скудным: в этом провинциальном городке в девять вечера уже наступила ночь, он прятался за жалюзи. «Только и всего, что величественный собор, — ворчал я, пока мы тащились от одного запертого ресторана к другому, — а так ничем не лучше, чем в Барнсли». — «Нет, в Барнсли лучше, — поправила Эйлина, — там китайский ресторанчик открыт до полуночи». Но нам все-таки удалось набрести на ресторан, владелец которого не успел закрыться. Помню, я еще побранился с ним на скудном французском, а он лениво отругивался на скудном английском. Перебранка разгорелась из-за отсутствия газа в минеральной воде, заказанной Эйлиной. Бутылку принесли уже распечатанной, и меня охватили подозрения, что нацедили водичку прямо из-под крана. Спать нам не хотелось, но податься больше было некуда, и мы промаялись всю ночь. На следующее утро, выбираясь на юг, я сделал два круга по кольцевой, прежде чем отыскал нужный поворот. Шел наш медовый месяц.