На вопрос рассказчика относительно автора «песни Риги» в печатном тексте говорится: «Был один немец в Базеле, умнейший был человек, это он сочинил ее»; в черновой же рукописи названа и фамилия этого лица — Фрейганг. Трудно сказать, почему Толстой счел нужным опустить эту фамилию в окончательной редакции. Может быть, он сам сомневался, правильно ли он ее расслышал и хорошо ли запомнил.[308]

Заключительная часть рассказа, посвященная размышлениям и лирическим излияниям автора по поводу поразившего его случая в Швейцергофе, подверглась в окончательной редакции значительной переработке, в виду этого приводим ее по первоначальному тексту черновой рукописи:

«Да вотъ она, цивилизація. Не смшной вздоръ говорилъ Руссо въ своей рчи о вред цивилизаціи на нравы. Всякая мысль человка и ложна и справедлива — ложна односторонностью по невозможности человка обнять всей истины, и справедлива по выраженію одной стороны человческихъ стремленій. Возможенъ ли таковой фактъ въ деревн Русской, Французской, Итальянской? Нтъ. A вдь вс эти люди христіане и гуманные люди. Провести въ общемъ гуманную идею разумомъ, — позаботиться о безбрачіи китайцевъ въ Индіи, о состоянии Крымскихъ татаръ въ Турціи, распространять христіанство, составлять общество исправленія, — это ихъ дло. Но при этихъ поступкахъ, чт`o руководитъ члена палаты или духовное лицо, подающее большой проэктъ, — тщеславіе, корысть, честолюбіе, — кажется, спорить нечего. A гд же первобытное, primesautier, чувство человка? — Его нтъ и оно исчезаетъ по мр распространенія цивилизаціи, т. е. корыстной, разумной, себялюбивой ассоціаціи людей, которую называютъ цивилизаціей, и которая діаметрально противоположна ассоціаціи инстинктивной, любовной.

Вотъ оно и равенство республиканское. Тиролецъ ниже лакея, лакей показываетъ ему это безобидно, но смясь надъ нимъ. Потому что у Тирольца 60 сантимовъ и его оскорбляютъ. У меня 1000 франковъ, я выше лакея и безобидно оскорбляю его. Когда я соединился съ Тирольцемъ вмст, мы стали на уровн лакея и онъ слъ съ нами и спорилъ. Я сталъ наглъ и сталъ выше. Лакей былъ наглъ съ Тирольцемъ, Тиролецъ сталъ ниже.

Вотъ она и свобода. Человкъ изуродованъ, слабъ, старъ, находитъ лучшее по своимъ способностямъ средство зарабатывать хлбъ пньемъ. Т, которымъ онъ продаетъ свое искусство охотно [?] покупаютъ его, онъ никому не навязывается, не вредитъ своимъ товарищамъ, не обманываетъ. Ничего нтъ безнравственнаго въ его пніи. Его сажаютъ въ тюрьму за его промыселъ. Злостный банкрутъ, игрокъ на бирж, кричатъ въ совт о бродяжничеств.

Ежели бы только люди выучились не думать и не говорить положительно, сознавая свое безсиліе понять законы своей души и потому законы общіе, человческіе. Ежели бы только не говорили общія ршенія. Тамъ, гд республика, тамъ свобода и равенство. Бродяжничество зло, свобода благо, деспотизмъ зло, цивилизація благо, варварство зло. У кого въ душ такъ испоконъ была эта мра добра и зла, чтобы онъ могъ раздлить одно отъ другаго. У кого такъ великъ умъ, чтобы обнять вс факты и свсить ихъ? И гд такое состояніе, чтобы не было добра и зла? И почему я знаю, что я вижу больше зла или больше добра не отъ того, что я стою не на настоящемъ мст? Кто въ состояніи оторваться отъ жизни и взглянуть на нее сверху? И кто опредлитъ мн, чт`o цивилизація, чт`o свобода, гд граница свободы и деспотизма, гд граница цивилизацiи и варварства? Одно есть — всемірный духъ, проникающій каждаго изъ насъ, какъ отдльную единицу, влагающій каждому безсознательное стремленіе къ добру и отвращеніе къ злу, тотъ самый духъ, который въ дерев велитъ ему расти къ солнцу и растенію сбросить листъ къ осни, вотъ только слушай этотъ голосъ чувства, совсти, инстинкта, ума, назовите его какъ хотите, только этотъ голосъ не ошибается. И этотъ голосъ говоритъ мн, что Тиролецъ правъ, а что вы виноваты, и доказывать этаго нельзя и не нужно. Тотъ не человкъ, кому это нужно доказывать. Этотъ голосъ слышится ясне въ положеніи того, что вы называете варварствомъ, чмъ въ положеніи того, что вы называете цивилизаціей».

На этом прерывается черновая редакция «Люцерна»; остальная часть рукописи, содержавшая самое окончание рассказа, повидимому, утрачена.

Считаем необходимым присоединить несколько примечаний, для пояснения некоторых отдельных мест рассказа.

Стр. 6, строка 15 св.

В воспоминаниях автора о парижском пансионе, несомненно, имеется в виду тот пансион, в котором жил Толстой во время своего пребывания в Париже в феврале — апреле 1857 года, так как некоторые из перечисленных здесь лиц упоминаются и в его дневнике того времени (испанская графиня, музыкантша); впрочем, он нигде не называет их имен и не сообщает о них никаких других сведений.

Стр. 8, строка 2 св.

«Два строгие шпица башен» — подробность реального характера: на площади вблизи Швейцергофа стоит главная церковь Люцерна (Hof- und Stiftskirche), старинный собор св. Леонгарда, по сторонам главного портала которого возвышаются две колокольни с высокими шпицами готического типа. В черновой рукописи Толстой оставил в данном месте пробел, для того чтобы внести в него название церкви, но при окончательной обработке он, очевидно, счел излишним вносить эту подробность в свой рассказ.

Стр. 8, строка 12 сн.

Хотя безыменный странствующий певец, с которым встретился автор перед Швейцергофом в Люцерне, был родом швейцарец, уроженец кантона Ааргау (франц. Argovie), однако Толстой постоянно называет его «тирольцем», вероятно, потому что он пел главным образом старинные тирольские народные песни; песни эти отличаются своей мелодичностью и разнообразием и потому охотно усваиваются профессиональными певцами, подобно выведенному в рассказе Толстого.

Стр. 10, строка 6 сн.

«Песенка Риги» — (L’air du Righi) повидимому, пользовалась большой популярностью среди населения ближайших кантонов Швейцарии и была распространена в различных вариантах. Один из них приводит Эрих Б"oме в своей заметке «Leo Tolstoi und das Rigi-Lied». («Neue Z"uricher Zeitung», 6 Februar 1934.)

Wo L"uzern uf W"aggis Zue

Brucht me weder Str"umpf noch Schuhe.

Fahr’ im Schiffli "ubern See,

Um die sch"onen Maidli z’seh.