Такъ, какъ пришла на лугъ, стали порядкомъ, какъ пошла передомъ ряды раскидывать, такъ рысью ажно, смется прикащикъ, а бабы ругаютъ, что чортъ, замучала. Зато какъ пора обдать ли, домой, ужъ всегда ее къ прикащику посылаютъ; другіе ворчатъ, а она прямо къ начальнику, что, молъ, пора шабашить, бабы запотли, али какую штуку отмочитъ, и ничего. Разъ какая у ней съ прикащикомъ штука приключилась. Убирались съ покосами, стогъ кидали, а погода необстоятельная была, надо было до вечера кончить. За полдень безъ отдыха работали, и дворовые тутъ же были. Прикащикъ не отходилъ, за обдомъ домой посылалъ. Тутъ же, подъ березками, съ бабами слъ. Только пообдалъ, – что, говоритъ, ты, кума Маланья,– онъ съ ней крестилъ; – спать не будешь?

– Нтъ, зачмъ спать.

– Поди ка сюда, поищи мн въ голов, Маланьюшка.

Легъ къ ней, она смется. Только бабы позаснули, и М[аланья] то задремала; глядла, глядла на него, красный, потный лежитъ, и задремала. Только глядь, а онъ поднялся, глаза красные выкатилъ, самъ какой то нескладный.

– Ты меня, – говоритъ, – приворотила, чертова баба.

Здоровый, толстый, схватилъ ее въ охабку, волочетъ въ чащу.

– Что ты, – говоритъ, – Андрей Ильичь, нельзя теперь, народъ проснется, срамъ, приходи, – говоритъ, – лучше посл. Отпусти раньше народъ, а я останусь.

Такъ и уговорила. А какъ отпустилъ народъ, она впередъ всхъ дома была. Сказывалъ парнишка, Андрей Ильичъ долго все за стогомъ ходилъ. – И это ея первая охота была, что всякаго обнадежитъ, а потомъ посмется. Такъ-то, какъ пріхалъ баринъ въ самые Петровки, былъ съ нимъ камердинъ – такая бестія продувная, что бда. Самъ, бывало, разсказываетъ, какъ онъ у барина деньги таскаетъ, какъ онъ барина обманываетъ. Да это бы все ничего, только насчетъ <бабъ ужъ такой подлый, что страхъ>. Сбирались его тогда мужики побить, да и побили бы, спасибо, скоро ухалъ. А изъ нашего же брата. Полюбилась ему Маланька, сталъ тоже подъзжать, рубль серебра давалъ, синенькую, красенькую давалъ.

– Ничего, – говоритъ, – не хочу.

Такъ на хитрости поднялся. Старосту угостилъ что-ли, стакнулся съ нимъ. Весной еще было – молотили, темно начинали.

– Я, – говоритъ, – ползу на скирдъ, а ты и пошли скидать одну. Тамъ моя будетъ.

– Ладно.

Только влзла она на скирдъ, онъ къ ней.

– Постой, – говоритъ, – тутъ не ловко.

Взяла, снопы раскидала, яму сдлала да его туда и столкни а сама долой, лстницу сняла да на другой скирдъ, раскрыла1 подаетъ. Разсвло ужъ, такъ сказала,—то-то смху было. Бабы сбжались, партки съ него стащили, напихали хаботья и опять надли. Такъ все не пронялся, все старосту просилъ ее въ садъ посылать дорожки чистить. Тутъ то на нее баринъ наткнулся. И не слыхать за нимъ этаго прежде было. Видно, ужъ баба то хороша была. Только, – разсказывала сама, – смотрю, идетъ баринъ, дурной, худой такой, чудно какъ-то все на немъ. Прошелъ, я за работу, скребу; только хотла отдохнуть, смотрю – опять по дорожк идетъ. Дорожки тамъ густыя, крытыя. Ну, думаю, по своему длу гуляетъ. Только покосилась на него, такъ и впился въ меня глазами. Такъ до обда покою не давалъ, все ходитъ, смотритъ. Такъ измучалась, что бда, на покос легче. А не подходить. Баринъ то, видно, такъ на нее глядитъ, извстно, господамъ, длать нечего, а она думаетъ, за работой смотритъ, такъ старается, что одна всю дорожку выскребла. Только хорошо, идетъ этотъ камердинъ опять къ ней.

– Барину, – говоритъ, – ты дюже полюбилась, веллъ придти вечеромъ въ ранжерею.

Ладно, думаетъ, это все твои штуки: приду, дожидайся.

– Мотри же.

– Сказано, приду.

Вечеромъ взяла скребку, пошла домой; только думаетъ, что и въ самомъ дл баринъ, пожалуй, звалъ. Зазвала солдатку, задами ползли къ ранжере, смотрятъ – ходитъ. Солдатка какъ закричитъ по мужицки, такой голосъ она умла длать:

– Кто тутъ?

Баринъ бжать. Бабы смялись, смялись, пришли домой, покатываются – всмъ разсказали. На другой день опять въ садъ посылаютъ. <Только поваръ пришелъ, говоритъ: такъ и такъ, ты врно камердину не вришь, такъ онъ меня прислалъ. Что взаправду онъ тебя хочетъ и непремнно веллъ приходить.

– Ладно, я, – говоритъ, – думала, что камердинъ, такъ пошутила, испугать хотла, а теперь приду.

Какъ работу кончила, такъ прямо въ домъ да на двичье крыльцо.

– Чего, молъ, теб?

– Баринъ веллъ.

Вышла барыня.

– Чья ты? – говоритъ, – какая ты, – говоритъ, – хорошенькая. Зачмъ тебя баринъ звалъ?

– Не могу знать.

Вызвали барина, красный весь пришелъ.

– Приди, – говоритъ, – посл съ отцомъ, a мн теперь некогда.

А то разъ днемъ къ ней подшелъ, такое началъ говорить, что она не поняла ничего. Только хотлъ ее за руку взять, она какъ пустится бжать, и ушла отъ него>.

Такъ-то она гд хитростью, гд обманомъ, a гд силой. Разъ поставили солдатъ къ нимъ въ избу. Извстно, вс вмст спать легли. Почти рядомъ. Съ вечера юнкеръ, изъ господъ чтоли, свекора напоилъ; какъ потушили свчу, ползъ къ ней. Такъ она его такъ огрла, что хотли жаловаться, чуть глазъ не выбила ему. А то другой разъ офицеръ стоялъ, такъ тоже общала, да замсто себя ночью солдатку подсунула.

Такъ-то она никому спуску не давала. Мало того: кто къ ней не пристаетъ, такъ она сама пристанетъ – раздразнитъ да и посмется.

– Не сдобровать теб, повса, наскочишь, – бывало, скажешь ей.

– А чтожъ, – скажетъ, – коли они меня любятъ, разв я виновата. Чтожъ, плакать что ль. Отчего не посмяться.

<Жилъ у нихъ въ это лто работникъ, Андреемъ звали, изъ Телятинокъ онъ былъ, Матрюшки Короваихи сынъ. Теперь онъ большимъ человкомъ сталъ; а тогда бдне ихъ двора по всей окружности не было. Отъ бдности отдали малаго, а сами Богъ знаетъ какъ перебивались. – <Андрюшка тогда былъ вовсе мальчишка, годовъ 16, 17. Длинный, худой, вытянулся, какъ шалашъ, куда хочешь шатни, силишки вовсе не было. И какъ онъ работалъ, Богъ его знаетъ, изъ послднихъ силъ выбивался. Малый же старательный, смирный. Хозяина пуще становаго боялся. Да и всякаго старшаго мужика уважалъ. Бывало, въ праздникъ, чужой за виномъ пошлетъ – бжитъ, старается. А ужъ съ бабами или двками – ну да двки у насъ какiя – поиграть, этаго отъ него никогда невидно было. Какъ красная двушка зарумянится и сказать въ отвтъ ничего не уметъ, коли съ нимъ баба пошутитъ. Лицомъ, правда, чистый, акуратный былъ, глаза свтлые, волосы русые, [8] ну да все какой красавецъ – такъ, работникъ мальчишка—армячишка платаный, рубашенка посконная, въ дырьяхъ, шляпенку какую то у ямщиковъ старую вымнилъ – босикомъ али въ лаптишкахъ, и т самъ сплелъ – вся и обувь была. Такъ вдь и работнику лядащему покоя не дала, совсмъ одурила малаго. – Онъ самъ сказывалъ: