Ошибка разсужденія заключается въ слдующемъ: – все человчество и всегда задаетъ себ естественныя задачи и пытается отвчать на нихъ. Это несправедливо, какъ всегда несправедливо все то, что говорится о всемъ человчеств въ пространств и времени. Человчество и его жизнь въ вкахъ не есть понятіе, а есть слово, имющее цлью намекъ на необъятное сцпленіе событій и мыслей и совершенно непостижимое. (Вслдствіи этаго вс выводы историковъ, говорящихъ о ход человчества, суть слова и туманная умственная игра, не имющая никакого значенія; но объ этомъ посл.) Человчество есть одно изъ тхъ понятій, которыя мы можемъ себ только вообразить, но владть которымъ мы не можемъ; человчество есть ничто, и потому то, какъ скоро въ нашихъ мысленныхъ формулахъ мы введемъ понятіе человчества, мы точно также, какъ въ математик, введя безконечно малое или великое, получаемъ произвольные и ложные выводы. —

Человчество не задаетъ себ и не пытается разршать никакихъ задачъ. Люди, сколько мн извстно, въ извстные періоды жизни, а не всегда задавали себ задачи и искали отвтовъ, и главное, я самъ задавалъ себ задачи и пытался на нихъ отвчать. Вотъ что должно было сказать вмсто «человчество», и вотъ причина, почему разсужденіе пришло для неврующихъ къ безвыходному положенію. Сказавъ же, что извстные мн люди и я самъ въ нкоторыя минуты жизни имли и имю[тъ] склонность ставить себ естественныя задачи и искать на нихъ отвты, сказавъ это, я выведу только то, что склонность эта свойственна людямъ, что многіе живутъ, удовлетворяясь отвтами религіи; многіе же довольствуются одними вопросами безъ отвтовъ. [7] Не довольствуясь отвтами религіи, остаются безъ отвта, что не составляетъ для нихъ несчастья, такъ какъ вопросы эти представляются имъ не постоянно, но временно, и такъ какъ вопросы эти успокаиваются страстью, увлеченіемъ, трудомъ и привычкой удалять ихъ. Есть люди и много, которые умираютъ, не думая о нихъ. Кром того я изъ наблюденія выведу то замчаніе, что участь и тхъ и другихъ равна. Для людей врующихъ въ самой вр есть тайное [8] чувство сомннія, для неврующихъ въ замнъ успокоительныхъ отвтовъ есть гордое сознаніе того, что человкъ самъ себя не обманываетъ.

[9] Выведу я еще то, что религія сама по себ не есть истина, такъ какъ религій много есть, было и будетъ, а есть только произведенiе человческаго ума, отвчающее на извстную склонность, <какъ гаданія, [10] псни и т. п.>. Намъ говорятъ: религія все объяснила; допустивъ разъ существованіе Бога, вы знаете все: какъ начался міръ? человкъ? отчего разные языки, отчего радуга? что будетъ за гробомъ? и т. д. Это – правда. Все ясно, исключая самой религіи, которая тмъ темне, чмъ ясне все остальное. Религій много, и вс они просятъ вры и снисхожденія къ неразумному основанію, все остальное представляютъ яснымъ. <Я знаю сумашедшаго священника, который говоритъ, что онъ Богъ Деиръ, что мать его Гаргара раздлила свтъ на два полушарія, надъ которыми надъ однимъ онъ, надъ другимъ Картограй и т. д. У него сложная запутанная миологія, объясняющая начала всхъ вещей, и онъ сердится, когда допрашиваешь его о начал, но зато въ простыхъ вопросахъ жизни онъ съ улыбкой показываетъ вамъ, какъ вс явленія жизни подтверждаютъ его начала и какъ они ясны.> – Для людей же, неудовлетворяющихся религіозными отвтами, вс явленія жизни одинаково неясны, но зa то ни въ одномъ нтъ боле неясности, чмъ въ другомъ. Почему ростетъ растеніе? какая сила сдерживаетъ атомы? также неясно какъ то, чт`o будетъ за гробомъ и какъ явился первый человкъ. —

Кругъ знаній людскихъ есть рдко нанизанное ожерелье. Бусы – это наши знанія, на которыя намъ радостно смотрть и которыя мы перебираемъ съ гордостью, – черная нитка – это хаосъ мысли – неизвстность, который намъ страшенъ. Религія съ первобытнымъ пріемомъ тряхнетъ ожерелье, и вс бусы вмст; только у нея подъ рукой остается въ одномъ мст большая доля черной нитки, на которую мы не должны смотрть, но за то между сдвинутыми бусами – красота, симетрія, и нтъ промежутка для сомннія. Неврующіе боле или мене искусно раздвигаютъ на равные промежутки бусы, чтобы закрыть нитку, но она видна между каждыми двумя бусами. Задвинемъ промежутокъ передъ глазами, тмъ больше онъ въ другой сторон круга. [11]

Рукопись, автограф Толстого, занимает полный лист писчей бумаги, in– folio, без фабричного клейма и водяных знаков; исписано три страницы, последняя страница чистая. Почерк довольно крупный и четкий. Встречаются помарки, поправки и дополнения, вписанные между строк и сбоку на небольших оставленных полях. Первоначальное заглавие: «Можно ли доказывать религію» зачеркнуто автором и заменено новым. В конце текста записано другое заглавие: «О либерализм вка и конституціи», относящееся, очевидно, к другой задуманной Толстым, но ненаписанной им статье.

Время написания рукописи точно определяется записью дневника от 16 октября 1865 г.: «Читал Гизо-Вит доказательство религии и написал первую статейку по мысли данной мне Montaigne». Очевидно Толстой имеет в виду одно из религиозных сочинений Генриетты Витт, рожд. Гизо, дочери историка и политического деятеля Франсуа Гизо. К тому времени, как была сделана запись в дневнике Толстого, были изданы книги Витт: «Petites m'editations chr'etiennes `a l’usage du culte domestique» (1862) («Некоторые христианские размышления по поводу домашнего богослужения»), «Nouvelles petites m'editations chr'etiennes» (1864) («Еще некоторые христианские размышления») и «Histoire sainte racont'ee aux enfants» (1865) («Священная история, рассказанная детям»). Сам Толстой называет в качестве своего вдохновителя знаменитого французского мыслителя XVI века Монтэня, в «Опытах» которого, действительно, встречаются неоднократно размышления о религии, особенно в его «Апологии Раймона Себонда» («Essais», livre II, ch. XII: «Apologie de Raimond Sebond»). Интересно отметить, что первая попытка Толстого формулировать свои взгляды на религию связана с именем скептика Монтэня.

Рукопись хранится в архиве Толстого в Всесоюзной библиотеке им. В. И. Ленина. (Папка XX, 6.)

Отрывок печатается впервые.

В настоящий том входят произведения 1856—1869 гг.

Кроме рассказа «Поликушка», печатаемого по тексту «Русского вестника», в этот том включены варианты к этому рассказу, извлеченные из черновых рукописей Толстого, а также шесть произведений, опубликованных после его смерти: «Тихон и Маланья», «Идиллия», «Сон», «Оазис», «Зараженное семейство» и «Комедия в 3-х действиях».

Впервые печатаются следующие наброски и рассказы художественного содержания в большинстве Толстым не озаглавленные. «Отрывки рассказов из деревенской жизни», «Рождественская елка», «Анекдот о застенчивом молодом человеке», «Степан Семенович», «Убийца жены» и четыре драматических отрывка: «Дворянское семейство», «Практический человек», «Дядюшкино благословение» и «Свободная любовь».

Группу отрывков философского содержания, впервые публикуемых, составляют: «О характере мышления в молодости и старости», «О насилии», «О религии» и «Философский отрывок».