За минометчиков можно не беспокоиться. Они стоят на этой позиции со вчерашнего утра, успели произвести все определения и пристреляться. Ровно в 6 часов 30 минут дивизион Волошановича открывает огонь. Мины, судя по звукам разрывов, ложатся там, где нужно, — на восточный склон высоты.

Но артиллеристы Иванова явно запаздывают. Хочу обрушиться на начальника артиллерии, но Кольницкого на КП нет: он ушел на огневые позиции. Наверное, сейчас сам руководит установкой орудий. [80]

В 6 часов 40 минут артиллерия наконец открывает огонь по вторым эшелонам гитлеровцев. Ожил передний край немцев. В небо взвились ракеты. И только тогда застрочили пулеметы. Они бьют то порознь, то одновременно с нескольких точек. Стреляют наобум, так как никаких целей перед собой не видят. В пулеметную чечетку вплетаются минометные и орудийные выстрелы. Беспорядочный ливень пуль и осколков заставляет наши подразделения прижиматься к земле. Надо, обязательно надо подавить огневые точки противника, хотя бы на время, необходимое для нашего первого броска. Волошанович начинает сильнее молотить своими тяжелыми минами вражеские окопы.

А к 7 часам загрохотал весь фронт под Севастополем. Мощные взрывы слышны со стороны Черкез-Кермена. Это корабельная артиллерия помогает нашему сектору обороны.

Брезжит рассвет. К передовой торопливо проходят краснофлотцы в накинутых плащ-палатках, в стальных шлемах. Дойдя до переднего окопа, спрыгивают в него, кладут на бруствер винтовки, достают гранаты, продувают их запальные отверстия и вставляют запалы. Потом садятся на корточки и курят длинными затяжками. Как знать, удастся ли скоро еще покурить...

На фланге четвертого батальона стоит взвод лейтенанта Баранова из приданного нам шестнадцатого батальона морской пехоты. Рядом с комвзводом краснофлотец Василий Ковшарь. Долго всматривается он в почерневший от порохового дыма куст шиповника. От зоркого глаза моряка ничто не ускользнет, хотя до куста метров полтораста.

— Товарищ лейтенант, за кустом — немцы.

— Замри и не шевелись, — шепчет командир. — А как только подадут сигнал атаки, порази их прежде, чем наши бойцы поднимутся.

Ковшарь так и делает. Дождавшись красной ракеты, он несколько раз стреляет в подозрительный куст, а затем с криком «ура!» вместе со всем взводом бросается вперед. Бежавший рядом товарищ валится на землю. Ковшарь не останавливается. Вот и куст. За ним, как и следовало ожидать, окоп. Матрос прыгает в него, стреляет в выглянувшего из-за поворота немца. Но прямо на него лезет другой. Матрос резко выбрасывает вперед [81] винтовку. Штык вонзается во что-то упругое. Мелькнуло искаженное болью и страхом лицо.

Моряки дружно штурмуют вражеские укрепления. Вот они оттеснили противника. Но немцы подтягивают резервы. Два батальона пехоты бросает противник против нас. Под прикрытием артиллерийского и минометного огня гитлеровцы идут в контратаку.

Вся занятая нами высота окутана дымом. Столбы земли и камней поднимаются над окопами.

Я пробираюсь на наблюдательный пункт капитана Гегешидзе. Следим за продвижением 10-й и 11-й рот. 12-я рота пока в окопах, Гегешидзе держит ее в своем резерве.

Командир 11-й роты лейтенант Николай Исаев докладывает Гегешидзе по телефону:

— Товарищ капитан, противник обстреливает нас тяжелыми минами. Мины ложатся по боевым порядкам роты. Есть раненые.

— Вижу, товарищ Исаев, — спокойно отвечает Гегешидзе, — держитесь и будьте готовы к отражению атак.

— Как у вас? — звонит мне генерал Коломиец.

— Туго. Жмет немец, а людей у меня маловато.

— Управляйтесь своими силами! Наступление идет по всему фронту, а резервов нет, — раздраженно отвечает генерал.

— Я прошу помочь артогнем по минометным позициям противника в районе селения Черкез-Кермен.

— Все, что в моих силах, сделаю.

— Альфонс Янович, — связываюсь с начальником артиллерии. — Постарайся подавить вражеские батареи.

— Понимаю, товарищ комбриг, — прогудело в трубку.

Вот уже десять минут противник беспрерывно обстреливает нашу высоту.

Облака дыма и пыли иногда редеют, и сквозь них просматриваются силуэты перебегающих краснофлотцев.

Мимо наблюдательного пункта в сторону 10-й роты пробежал согнувшись боец с медицинской сумкой, в большой, не по росту шинели. Талия так туго перетянута ремнем, что хлястик на спине отогнулся полукольцом. Из-под пилотки бойца выбились светлые волосы.

— Это медсестра, Тамара Мельницкая, — говорит мне Гегешидзе. — Ей всего лишь шестнадцать лет, но такая отчаянная, ничего не боится. Настоящая комсомолка. [82]

Наша артиллерия открывает контрбатарейную стрельбу. Артиллерийский огонь противника прекратился, но участился лай ротных минометов.

— Теперь жди атаки, — вслух подумал я.

— Не выдвинуть ли вперед двенадцатую роту? — спрашивает Гегешидзе.

— Надо подождать, это ваш единственный резерв, а передовые роты еще не использовали своего огня.