Все понимают, что впереди тяжелые испытания. И фронт, и город готовы ко всему. Севастополь помогает своим защитникам, чем может. Мы проверяем продукцию севастопольских заводов — минометы и мины к ним — непосредственно на переднем крае. Конструкторы и мастера приезжают к нам, и мы в их присутствии стреляем из изготовленного ими оружия по противнику. Впрочем, рабочие и на заводах трудятся под огнем, на станках, которые приходится восстанавливать после каждого обстрела. Не хватает инструмента, материалов. В таких условиях трудно рассчитывать на высокую точность изготовления. Но моряков не смущают некоторые недоделки. Если мина туго входит в ствол, вооружаются напильником и подгоняют ее тут же на огневой позиции, а если мина слишком свободно проваливается, то наматывают сальник из пакли. Мы заботимся только об одном: накопить побольше боеприпасов.

Излишняя запасливость чуть не подвела нас. Однажды в стороне от нашего участка послышался грохот. Мы и внимания особого на него не обратили, думали, что это нас не касается. Но вдруг доносят мне, что рвутся снаряды на нашем артиллерийском складе за французским кладбищем. Тотчас же едем туда. Оказалось, шальной вражеский снаряд поджег наш оклад. Пожар быстро потушили, боезапас вывезли, но раскрылась наша тайна. Дело в том, что этот склад мы прятали от всех. Наш предприимчивый начальник артснабжения капитан Авшович сумел раздобыть столько снарядов, что решил часть их припрятать про запас. Так и возник «нелегальный» склад за французским кладбищем.

Когда в штабе армии узнали, что у нас рвутся снаряды, были посланы представители для проверки. На месте [165] происшествия они обнаружили только обгорелые доски от ящиков и никаких следов боезапаса. Но генерала Петрова не проведешь. Он позвонил мне по телефону:

— Слушайте, что это у вас за «черная касса» образовалась?

Деваться некуда, признаюсь:

— Так точно, товарищ генерал, «черная касса» на «черный день».

— А совесть вас не мучит? Ведь знаете, что у ваших соседей не густо со снарядами.

Пришлось поделиться своим богатством с Горпищенко и Тараном. Когда матросы грузили на машины ящики с боезапасом, бедный Авшович чуть не плакал. Но долго унывать не в его характере. Тут же укатил в Севастополь. И мы не сомневались, что он опять облазит все артсклады в поисках снарядов.

Кончилась необычно холодная для Крыма зима, растаял снег. Мартовское солнце высушило склоны гор. Только в низинах, балках да оврагах еще сыро, и липкая тягучая грязь затрудняет движение и пешеходам, и транспорту. На сапоги налипает столько грязи, что их не поднять. Проезжей оставалась только шоссейная дорога Севастополь — Ялта. Чтобы добраться до КП на Федюхины высоты, приходится сворачивать с шоссе у Семякиных высот и пробираться полтора километра проселком. Этот участок просматривается противником, и стоит показаться здесь машине, как по ней тотчас же начинается стрельба. Дорога жуткая, даже наш «ЗИС-101» с трудом проходил по ней.

Ехлакову как-то понадобилось срочно попасть на командный пункт. Шофер Лукьянцев отговаривал его ехать, но комиссар был непреклонен.

До поворота с шоссе машина прошла хорошо, но в самой низине, у хутора перед Федюхиными высотами, забуксовала. Ревел мотор, шофер включал то переднюю, то заднюю передачу, но машина — ни туда ни сюда. Комиссар, опираясь на палку (он все еще прихрамывал после «дегустации» мин), пытался подталкивать ее, но ничего не получалось. Пока возились с машиной, противник открыл по ней артиллерийский огонь. Ехлаков и Лукьянцев, увлеченные вытаскиванием машины, заметили это, когда попали в «вилку» первых разрывов и очередной снаряд разорвался совсем рядом. Тогда они бросили [166] свой лимузин и побежали по грязи. На КП явились грязные, потные. Ехлаков делал отчаянные попытки улыбаться, но пунцовое от напряжения лицо выдавало, чего это ему стоит. Больная нога приносила комиссару невыносимые страдания. Мне не терпелось отругать его за ненужную браваду, но я сдержался.

К нашему удивлению и радости, машина уцелела. Вечером ее вытянули из трясины.

Автотранспорт застревает на раскисших дорогах. Выручают лошади. Почти все грузы мы теперь перевозим на них. Подарок Горпищенко, маленькая, но крепкая лошадка, выхоленная связным Федоровым, тоже работает на славу.

Пока немцы нам не особенно досаждают, каждому батальону и дивизиону поочередно представляется двухнедельный отдых в районе Максимовой дачи. Здесь они пополняются личным составом, производят ремонт вооружения и техники. Офицерский состав проходит боевую подготовку в бригадной школе. Начальник школы капитан Минчонок очень гордится своей должностью. Он всегда подтянут, тонкую талию туго перехватывает широкий офицерский ремень с портупеями, сапоги начищены до блеска. Минчонок отличается неумолимой требовательностью, не допускает малейшего отклонения от уставов, добивается от каждого слушателя школы безукоризненной строевой выправки. Иной офицер обижается:

— Что вы нас, на парад готовите?

— На фронт, — коротко парирует капитан. — Дисциплина на передовой нужна не меньше, чем в тылу, особенно тем, кто сам людьми командует.

С юга вереницами летят перелетные птицы. Вот над нашим фронтом, над горой с Итальянским кладбищем, показалась стая журавлей. Немцы начали стрелять по ним трассирующими пулями. Птицы заметались, треугольник разорвался, стая повернула обратно и с криком удалилась в сторону моря. Поднявшись на большую высоту, журавли вновь повернули на прежний курс и пролетели над нами.

— И птицам нет покоя от войны, — вздохнул Федоров.

Воспользовавшись наступившим теплом, мы ставим несколько палаток в районе Максимовой дачи, тщательно [167] их маскируя от наблюдения с воздуха. После сырых душных землянок палатка — настоящий курорт.

Рано утром меня будит пение соловья.

Осторожно выхожу из палатки. Солнце еще не взошло, но уже достаточно светло. Прямо передо мной приоткрыта железная дверь каптажа, вырытого в скале для собирания грунтовых вод. Оттуда доносится размеренный храп обитателей этого импровизированного убежища. Внизу, в балке, дымятся походные кухни, и около них возятся полусонные коки в белых колпаках. За балкой, на горе, большой зеленой шапкой вырисовывается Английское кладбище. В противоположной стороне сквозь густые ветви акаций едва просматриваются контуры двухэтажного серого здания нашего запасного командного пункта.