Баянист лихо перебирает лады. Комиссар первым затягивает припев:

Играй, мой баян,

И скажи всем друзьям,

Отважным и смелым в бою,

Что, как подругу,

Мы Родину любим свою.

Песню подхватывает несколько голосов, а вскоре уже поет весь взвод.

Потом баянист заиграл другую песню — грузинскую — «Светлячки». Ее дружно поют грузины. Русские не знают слов, но мелодию тянут, как могут. Комиссар дирижирует хором так энергично, что на лбу выступает пот. Он расстегивает ворот и вытирает шею платком, не прекращая взмахивать свободной рукой. На лице его — полное удовлетворение: ясно, что никакого серьезного конфликта во взводе нет! [24]

— Следующий номер! — подает он знак музыканту.

Зазвучала лезгинка. Комиссар, мелко перебирая ногами, проносится по кругу, за ним грузины, а потом включаются в танец и русские. Пляшут задорно, с упоением. Столь же весело сплясали и «Барыню».

— Концерт окончен!

Ехлаков обнимает оказавшихся рядом двух матросов — русского и грузина. Те еще не могут отдышаться после бурной пляски.

— Вот так бы нам работать, как пляшем! — говорит комиссар. — Давайте-ка попробуем!

Взяв кирку, он вместе с краснофлотцами начинает долбить тяжелый грунт. Нарочно вбивает острый конец кирки далеко от края забоя. Получается плохо. Матрос-грузин, работающий рядом с ним, учит его:

— Товарищ комиссар, нэ так, нэ так! Вот надо как! — И показывает комиссару, как правильно действовать киркой. Ехлаков следует совету и дело идет на лад.

— Ма-ла-дец! — невольно вырывается у краснофлотца.

— Служу Советскому Союзу! — громко отвечает комиссар, вытягиваясь по стойке «смирно».

Матросы работают весело, с подъемом.

Дружба во взводе восстанавливается полностью. Будто и не было никогда распрей и обид.

...Мы строим укрепления там, где в прошлом веке происходили сражения. Правда, редуты и флеши первой обороны Севастополя остались у нас за спиной; их полукольцо вплотную охватывало город. Там теперь проходит наш внутренний оборонительный обвод. Второй и третий обводы нынешних укреплений выдвинулись далеко вперед, на несколько километров от Севастополя, но и здесь встречаются места былых сражений. О них напоминают обелиски на могилах воинов.

Перед нашими батальонами ровное, открытое Качинское плато, за ним — Альминская долина, где высаживался англо-французский десант в сентябре 1854 года. Земля здесь обильно полита кровью защитников Севастополя.

Передо мной, у только что отрытого окопа, стоит краснофлотец в надвинутой на брови бескозырке. «Севастополь» — выведено на ее ленте. Моряк одет в бушлат, подпоясан пулеметной лентой, широкие рабочие брюки [25] заправлены в сапоги. В руках крепко сжимает винтовку. А рядом высится обелиск — памятник его предкам, сражавшимся на этом самом месте.

Возникает мысль: не мешало бы подробнее ознакомить наших краснофлотцев с историей героической обороны Севастополя, и в частности поведать им, что происходило тогда здесь, в этом районе, где расположилась наша бригада.

Ехлаков и Ищенко, когда я делюсь с ними своими соображениями, сердито поглядывают друг на друга: почему не им пришла эта идея? Начальник политотдела немедленно связывается с музеем. К нам приезжают два лектора-экскурсовода. Они водят матросов по историческим местам, рассказывают о героизме русских людей, отстаивавших Севастополь почти век тому назад.

Затаив дыхание слушают краснофлотцы. Какие люди сражались здесь! Адмиралы Нахимов и Корнилов, до последнего вздоха руководившие войсками и личным бесстрашием воодушевлявшие матросов и солдат на подвиги!.. Матрос Петр Кошка, искуснейший разведчик и охотник за «языками»!.. Матрос Игнатий Шевченко, который в бою заслонил собой лейтенанта Бирюлева и ценой собственной жизни спас любимого командира!.. Рядовой Тобольского полка Андрей Самсонов, получивший во время вылазки во вражеский стан девятнадцать ран и все же продолжавший драться, прикрывая отход товарищей!.. Унтер-офицеры Игнатьев и Барабашев, спасшие полковое знамя. Их тысячи — известных и безвестных. Имя им — народ русский. Здесь были воинами все, даже женщины и дети. Не случайно в числе награжденных медалью «За храбрость» оказались сыновья матросов двенадцатилетний Максим Рыбальченко и десятилетний Николай Пищенко.

Жадно ловят краснофлотцы каждое слово экскурсоводов. Я смотрю на торжественно-строгие лица моряков и верю: не дрогнут такие, не посрамят традиций города русской славы.

Ехлаков тепло проводил сотрудников музея, просил приезжать чаще:

— Громадную помощь вы нам оказываете.

Уехали экскурсоводы, он на меня повел атаку:

— Ну, я проморгал, потому что новичок в этих краях. А ты-то полжизни тут прожил. Почему раньше не догадались [26] вы с Ищенко толково рассказать матросам, по какой славной земле они ходят? Надо всех наших агитаторов поднять: пусть неустанно напоминают бойцам историю Севастополя, историю города, который им доверено отстаивать.

Вечером мы с Ехлаковым присутствуем на комсомольском собрании в одной из рот. Обсуждается проступок четырех краснофлотцев, которые без разрешения командира отлучились в соседнюю деревню. Собрание проходит на лужайке возле окопов. Матросы сидят на траве. Только «именинники» стоят понурив головы. Им крепко достается. Каждый выступающий так отчитывает провинившихся, что те сквозь землю готовы провалиться.

— Мы только что слушали про геройство русских матросов-севастопольцев, — с жаром говорит секретарь комсомольской организации старшина 1-й статьи Степанов. — Честное слово, у меня сердце замирает, когда я подумаю, какая честь нам оказана — сражаться на этой священной земле. И вдруг среди нас находятся люди, которые плюют на свой долг советского воина, не признают дисциплину. Что прячете глаза? Совестно? А нам за вас стыдно. Вы имя севастопольца позорите. Как мы сможем положиться на вас в бою?