Казалось, несчастья не миновать. И в этот момент мы услышали нетерпеливый звук ШКАСа: штурман самолета, который как раз проходил над нашей площадкой, тоже заметил вражеский самолет. Трассирующие пули прочертили [114] воздух прямо перед носом Ю-88, тот сразу шарахнулся вправо, подальше от бухты. После посадки мы узнали, что «юнкерс» пристраивался к Митричу (Дмитрию Кудрину), а спас его Алеша Пастушенко.

Полеты на несколько минут прекратили, заставили всех еще раз проверить пулеметы, увеличили интервал между взлетами, чтобы не так много самолетов собиралось на круге. Дежурный по полетам позвонил на Херсонес, предупредил о появлении Ю-88. Оттуда ответили: прожектора и батарея «Не тронь меня» - в полной готовности.

Самолеты начали спускать на воду. И в это время со стороны моря вновь появился Ю-88. Он шел на небольшой высоте - метров 400-500, курсом вдоль северного берега бухты. Шел прямо на нас. В воздухе наших самолетов не было, к счастью, еще не успели взлететь. А находившиеся на земле открыли такую пальбу из всех пулеметов, что совсем заглушили гул моторов, казалось, Ю-88 плывет бесшумно. Заговорили и зенитные пулеметы, расположенные на сопках Северной стороны. И тут фашистский летчик совершил нечто странное: немного подвернул вправо и положил серию бомб через всю взлетную полосу… Неизвестно, попали ли мы в него, но своей яростной стрельбой, видимо, напугали основательно, - больше «юнкерс» в эту ночь над Севастополем не появлялся.

* * *

20 мая, на рассвете, артиллерия врага всей своей мощью обрушилась на Севастополь. Снаряды рвались везде - в жилых кварталах города, на пристанях, в бухтах, на аэродромах - на Северной и Южной сторонах, на Корабельной и в Инкермане. Затем на город навалилась авиация. Взрывы бомб ухали непрерывно. Над Севастополем поднялась сплошная черная туча.

Снаряды и бомбы рвались и на нашем аэродроме, и командование запретило летному составу выходить из укрытий. Это приказ нам, гидролетчикам. А на Херсонесе, несмотря на артобстрел, боевая жизнь не затихала ни на минуту. Мы видели, как стремительно атаковали наши «ястребки» бомбардировщиков врага, которые волна за волной непрерывно накатывались на город. Время от времени вспыхивал то один, то другой «юнкерс». За несколько дней тяжелейших боев наши истребители сбили более 40 самолетов противника.

Но с каждым днем у нас оставалось в строю все меньше машин. Командование СОРа приняло решение: чтобы сберечь [115] технику и летный состав, одну эскадрилью МБР-2 перебазировать на Кавказ. Эту новость мне сообщил, как всегда, «по секрету», Яковлев. «Собирай манатки, - сказал он, - на рассвете вылетаем на Кавказ».

Вскоре его сообщение подтвердилось. Ночью мы еще два раза слетали «в гости» к немцам, и затем начали готовить самолет к длительному перелету в Геленджик. Первыми должны были вылетать три экипажа: Яковлева, Астахова, Кудрина. Я разложил карту для прокладки маршрута.

–  Как полетим?

–  А ты как предлагаешь?

–  Думаю, от Херсонеса надо идти на юг, километров сто в море, а уже потом брать курс на Кавказ. Подальше от Крымского побережья - подальше от греха.

Митрич утвердительно кивнул головой, Яковлев - по некоторому размышлении - тоже.

–  Слабаки!
– ухмыльнулся Астахов.
– Утречком можно и вдоль бережка проскочить, пока фрицы просыпаются. А так лишний час в воздухе болтаться будем.

–  Нечего зря на рожон лезть, - спокойно ответил «батя».
– Береженого бог бережет.

Так я и проложил маршрут: от Херсонеса - прямо на юг 100 километров, потом курс 90 градусов до траверза Феодосии, и уже из этой точки - прямая на Геленджик. Штурман эскадрильи Киселев, одобрительно хмыкнув, утвердил маршрут.

Когда настал час расставания с товарищами, на душу легла грусть. Хотя обстановка была очень тяжелой, мы гордились тем, что мы - в Севастополе, хоть чем-то помогаем его защитникам-героям. В общем, улетать не хотелось. Но приказ есть приказ. Прощай, Севастополь…

Нет, до свидания, родной город! В час разлуки дарю тебе 122 боевых вылета - маленькую капельку помощи твоим несгибаемым защитникам. Прости, что не успел сделать большего!

…До Геленджика добрались без всяких приключений. После посадки мы с Яковлевым пошли докладывать на КП о благополучном прибытии и о том, что следом за нами должна вылетать из Севастополя еще одна тройка МБР-2.

Но эта тройка в Геленджик так и не прилетела. Не знаю, каким маршрутом она шла, но, видимо, от крымского берега на нужное расстояние не удалилась, была перехвачена «мессерами» и сбита. По радио перехватили только одно слово: «Атакуют!…» Мы потеряли Шаронова и Сергеева, Мурашко и Симонова, Холина и Ковалева, а с [116] ними еще шестерых товарищей - стрелков-радистов и механиков. С этим трудно было смириться.

Особенно остро переживал утрату всегда спокойный, уравновешенный Дмитрий Кудрин. Когда я зашел в кубрик, Митрич сидел на койке, схватившись за голову. Увидев меня, он вскочил, выбежал на улицу. Я - за ним. Он стоял, прислонившись к дереву, словно хотел обнять его. Я дотронулся до его плеча. Митрич приподнял голову, в глазах его стояли слезы.

–  Вовка, дорогой, - сказал он дрогнувшим голосом.
– У Гриши Шаронова около ста ночных вылетов, сколько раз был над целью, в огне, в прожекторах, и выходил целым. А тут летел, считай, на отдых, и… - Не договорив, он махнул рукой и отвернулся.