Туркин (псевд. Гаврилович) Александр Гаврилович [1870, В.-Уфалейский з-д (по др. данным — пос. Архангело-Пашийского з-да Пермского уезда Пермской губ.) — дек. 1919, близ Новониколаевска (ныне Новосибирск)], поэт, прозаик, 1-й профес. писатель Чел. Широко печатался в местных, всеурал. и всерос. изд. Занимался организацией нар. чтений в Чел., работал в «Обществе попечения о начальном образовании». В теч. ряда лет являлся постоянным ведущим рубрики «Челябинская жизнь» в газ. «Уральская неделя» (Екатеринбург). В дек. 1915 возглавил газ. «Голос Приуралья». Активно помогал становлению молодых писателей и поэтов Чел.: Ю. Н. Либединского, В. Т. Юрезанского, П. Котельникова, М. Е. Чучелова, Г. Булычева. Первый поэт. сб. «Утренник» вышел в Чел. в 1918 со вступит. ст. Т. под назв. «Свежие зерна». Детские и юнош. годы Т. прошли в пос. В.-Уфалейского з-да. Т. работал делопроизводителем в заводской конторе. С 1900 жил в Чел., сдал экзамены на звание частного поверенного, занимался адвокатской практикой. В том же году совершил поездку в Париж на Всемирную выставку. Корреспонденции о поездке печатались на страницах «Уральской жизни». Первое произв. — стих. «Умерла ты рано…» — было напечатано в 1889 в газ. «Екатеринбургская неделя». В нач. 1890 там же появились рассказы: «Рудокоп», «Крест не выдал», «У костра», героями к-рых были заводские рабочие и служащие. В 1896 очерк Т. «Страничка из прошлого» был опубл. в ж. «Русское богатство», возглавляемом В. Г. Короленко. В 1902 вышел сб. рассказов Т. «Уральские миниатюры». С 1906 Т. начал систематически печататься в столичных ж.: «Русское богатство», «Современник», «Современный мир», «Журнал для всех». В 1914 в издат. товариществе писателей в Петербурге вышла 2-я кн. рассказов Т. «Степное». Т. написано св. 400 художеств. — публицистич. произв. Только в газ. «Екатеринбургская неделя» с 1890 по 1896 были опубл. 38 рассказов, стих., миниатюр; 33 произв. — в газ. «Урал» и «Голос Приуралья». Становлению писателя содействовали его знакомство и переписка с М. Горьким, Короленко, А. П. Чеховым, С. И. Гусевым-Оренбургским, Д. Н. Маминым-Сибиряком, П. Ф. Якубовичем (Мельшиным). В сов. время произв. Т. переиздавались неск. раз. В 1935 в Свердловске вышел сб. «Избранные произведения», в 1937 — в Чел. Часть произв. вошла во 2-й т. «Рассказов и повестей писателей Урала» (1956), сб. «Душа болит» (1960) и др. По свидетельству В. А. Весновского, Т. умер во 2-й пол. дек. 1919 «на одной из станций между Новониколаевском и Мариинском от тифа». Э. Б. Дружинина
Лсъ стоналъ…
Это было поздней осенью, когда старый Уралъ дышетъ угрюмымъ мракомъ и холодомъ. Непривтливъ онъ въ это время! Вершины горъ тонутъ въ сырыхъ и лохматыхъ тучахъ. Контуры ихъ сливаются съ далью слпо и тускло, не такъ, какъ весной, когда линіи косматыхъ великановъ изящны и нжны, будто чистыя колонны въ храм… Старый Уралъ дикъ осенью, какъ медвдь, который собирается лечь въ берлогу. Съ утра онъ жмурится и жмется въ каменныхъ ущельяхъ, гд живутъ и таятся невидимыя лсныя силы. И моросить Уралъ мелкимъ, назойливымъ дождемъ. Но бываетъ, что онъ гремитъ бурей. Тогда онъ прекрасенъ…
Послушайте… Изъ самой глубины горъ вдругъ выбжалъ втеръ. Размахнулся — и сталъ на минуту, точно запутался въ каменистыхъ оврагахъ. Но чуткія, настороженныя деревья вздрогнули. Запли вершинами и разбудили душу тоской по жизни и вол. Странная вещь! Вамъ тоже хочется запть съ ними…
Играетъ звонче втеръ. Все дальше бжитъ онъ, и шире у него размахъ. Все громче лсной голосъ. Вотъ треснуло сухое дерево. Жалобно, какъ струна, зазвенла рка, стиснутая утесами… О чемъ она? Еще немного — и вы слышите сплошной ревъ и грохотъ. Это — буря, это — ея крикъ. И душа у васъ бьется, какъ вольная птица…
Молодой штейгеръ желзнаго рудника, Аркадій Иванычъ, сидитъ въ казарм и пьетъ чай. Самоваръ свиститъ тонко, какъ флейта, но когда втеръ рванетъ крышу и рявкнетъ въ труб — тонкій пискъ глохнетъ, и казарма, кажется, дрожитъ и пляшетъ на мст…
Всего еще семь часовъ вечера. Казарма заперта на ставни, но чувствуется, что тамъ, за стной, гд реветъ Уралъ, стоитъ кромшная темень, что тамъ жутко и страшно. И рудникъ снаружи кажется спящимъ. Изрдка въ мрак взыграетъ искра изъ трубы, или пробжитъ около окна мутное пятно отъ жидкаго огня. Порою загремитъ желзная бадья, пыхнетъ тяжелымъ вздохомъ водокачка — и опять все мертво…
Аркадію Иванычу скучно. Онъ выпилъ уже пятый стаканъ чая, закончилъ дневную запись руды, смазалъ отъ нечего длать сапоги, но всего этого было мало, и штейгеръ скучалъ. Въ казарм топилась чугунная печь, и въ желзной длинной труб гулко наигрывалъ втеръ. У самой печки сидлъ сторожъ Никита, маленькій, невзрачный человкъ, и читалъ старый номеръ газеты. Оттопыривъ нижнюю губу и прищуривъ подслповатые глаза, онъ тянулъ про себя шепотомъ. Иногда онъ обращался къ штейгеру съ вопросомъ.
— А что, Аркадій Иванычъ, спрошу я васъ…
— Ну?
— Побдитъ россійское государство, али нтъ?..
— Я не Богъ… — сердито ворчитъ Аркадій Иванычъ.
— А интересная штука эта… — задумчиво говоритъ Никита.
— Чего?
— Да война эта…
— Ничего тутъ интереснаго нтъ… Ржутъ люди другъ друга, и только…
— Оно, конечно… — соглашается Никита и шуршитъ газетой. Немного погодя, онъ опять заговариваетъ, длая видъ, что, собственно, онъ ни къ кому особенно не обращается.
— Да… Штука эта самая война… А многіе говорятъ, что россійское государство выдержитъ… Конечно, если англичанка опять ногу подставитъ — тогда дрянь это… Она вдь только этимъ и занимается… А потомъ — вотъ возьмите эти самые фугасы… Какъ нашъ солдатъ вступитъ на него — такъ готовъ… Потому что у нашихъ сапогъ тяжеле… А у нихъ обутки — перо… Не слыхать на ног… Да, дла!.. Вотъ, прошлый разъ отецъ Николай въ церкви говорилъ: «Россія, говоритъ, всегда перла… Перла на западную сторону и везд… И на востокъ, говоритъ, она попретъ»…
— Чепуха все это… — разсянно говоритъ Аркадій Иванычъ и зваетъ.
Никита кладетъ газету и подбрасываетъ въ печку дровъ. По его лицу видно, что онъ нсколько обиженъ. Но перечить Никита не желаетъ.
Аркадій Иванычъ бродитъ взадъ и впередъ, и мысли его длаются мрачными… Ему почему-то приходитъ въ голову, что иногда на рудник бываетъ невыносимо скучно. Тамъ, гд-то въ глубин «россійскаго государства», трепещетъ теперь смлая мысль, люди работаютъ сознательно и дльно. Говорятся рчи, читаются доклады, и все мужественное встало и пошло навстрчу врагу «россійскаго государства». А врагъ это — темень, такая же глубокая, какъ за окнами казармы… Что здсь? Казармы, испитые, грязные люди, катакомбы подъ землей. Болзни, нужда, липкая глина и безжизненные куски руды… И люди здсь какіе-то отбросы… Ругаются, пьютъ и гибнутъ. А онъ что здсь? Посмотритъ работы, подсчитаетъ и длаетъ «смарки» при разсчетахъ въ пользу своего владыки — завода. И смарки эти безсовстныя, грабительскія, и никто не говоритъ объ этомъ… Ни протеста… Рабочіе молчатъ, а управитель требуетъ этихъ смарокъ. Получаютъ разсчетъ, напиваются, хвораютъ, и опять идетъ эта безсмысленная жизнь подъ землей, опять человкъ дышетъ гнилью и угаромъ… Вся жизнь впотьмахъ… Старики въ тридцать лтъ! Малорослые, согнутые, съ срыми лицами. И дти у нихъ родятся чахлыя… Иногда прізжаетъ начальство — культурные инженеры. Ходятъ по работамъ, смотрятъ, спускаются въ шахты и брезгливо, съ опаской, ползутъ въ мокрыхъ штрекахъ и забояхъ. Вылзутъ наверхъ — и все то же свинство: штрафы, смарки, ругань и требованіе исправности… И никто изъ нихъ не скажетъ по-человчески. Не войдетъ въ положеніе… Свиньи!.. Нтъ, надо бжать съ проклятаго рудника… Бжать — и еще учиться… И научиться уважать человка и цнить въ немъ душу… Тогда еще, можетъ, что-нибудь и выйдетъ…
Аркадій Иванычъ шагаетъ изъ угла въ уголъ, и на душ у него длается совсмъ тяжело. Бшеный втеръ рветъ ставни, трясетъ крышу, а Никита легъ на нары и храпитъ. Скверная, тяжелая жизнь…
Онъ подходитъ къ стн и тихонько снимаетъ гитару. Аркадій Иванычъ любитъ этотъ инструментъ, и когда играетъ, то обязательно подпваетъ теноромъ. И теноръ у него молодой, нжный и звенящій… Любитъ онъ пть чувствительные романсы и больше поетъ въ одиночку, ибо товарищи иногда подсмиваются надъ нимъ. И когда Аркадій Иванычъ поетъ, то душа его сжимается, и ему всегда приходитъ въ голову въ это время, что жизнь несовершенна, что люди ненавидятъ другъ друга, и въ жизни не достаетъ счастья…
Аркадій Иванычъ настраиваетъ гитару. Никита храпитъ, лампа мигаетъ нервно и бросаетъ по угламъ уродливыя тни. Всплывая наверхъ бархатистыми звуками, сквозь бшеный и мятежный грохотъ бури, гитара точно хочетъ разсказать, что не все на свт бури и грозы, не все блдныя тни испитыхъ и забитыхъ людей. И свжій молодой теноръ поднимается и плыветъ по казарм. И мягкимъ, рокочущимъ звукомъ сливается гитара съ псней…
— Что-жъ склонилася ты надъ ркою И задумчиво въ волны глядишь? Увлеклась ли ты грустной мечтою, Иль за быстрой волною слдишь?