Заякин-Уральский Павел Иванович
Шрифт:
Выбравшись из леса, направились по поляне мимо бараков и железнодорожной станции, вышли к широкой реке, спокойно катившей волны в крутых каменных берегах, и долго шагали по берегу, пока показался город и засверкали кресты и главы церквей.
В городе блуждали по пустынным улицам, спрашивали у редких встречных канцелярию переселенческого начальника, следовали по их указаниям дальше, вышли на площадь к собору, перевалили через овраг, обогнули мимо монастыря с каменной стеной и башнями, прошли по базару и, наконец, увидали дом с вывеской, гласившей о том, что им было нужно.
Канцелярия переселенческого чиновника была закрыта.
Они стали ждать, когда ее откроют, и сели на ступеньках крыльца.
Подходили и присоединялись к ним другие переселенцы. Начинали разговаривать о своих делах, о нужде и горе.
Дверь канцелярии открылась только около полудня, когда солнце уже подходило к зениту, и на крыльце появился тот же чиновник, который накануне приезжал в лес, и переселенцы, обнажая головы, обступили его.
— Места выбрали… Можно ли устраиваться?
— Селиться можете, кто где пожелает, но земля будет укреплена и документы на нее будут выданы только через два года…
— Нельзя ли способье получить?
— Ссуды будут выдаваться скоро, но точно время, когда пришлют деньги, неизвестно…
— Можно ли лес рубить и продавать?
— Земля и лес отданы вам, распоряжайтесь, как хотите…
Сыпались робкие и молящие вопросы и просьбы и еле довали сухие и краткие ответы на них.
Затем чиновник сказал, чтобы его не задерживали, распорядился всем передать писцу в канцелярию свидетельства и документы, какие у кого имеются, повернулся и ушел.
Переселенцы повиновались и покинули канцелярию.
При возвращении Чижа и Юрлы из города, по дороге в лес, их нагнал ехавший верхом на вороной сытой лошади краснолицый купец и вступил с ними в разговор:
— Где поселились?
— В бору у речки.
— А лес продаете?
— Нет…
— Хорошую цену дам… Рублей двадцать за десятину…
— Не продаем…
— Ну, как хотите… Покаетесь… Потом за десять продадите…
Они молчали.
И купец, точно рассердившись, ударил по лошади и быстро помчался вперед. А Юрла сказал Чижу:
— Будем хранить лес… Без нужды не размотаем… С лесом жить будет легче…
И Чиж одобрительно кивнул головой и добавил от себя:
— Как решили, так и будет…
VIII
Весь участок, предназначавшийся к заселению, заняли переселенцы, и в лесу закипела новая жизнь: с утра до вечера стучали топоры, раздавались голоса людей, пылали негаснущие костры, сосновый бор с каждым днем редел, на расчищенных местах, среди пней, вырастали постройки — нарождалась деревня.
Раз в неделю приезжали из города священник и дьякон, служили молебны, «святили места», собирали дань, давали «благословения», поучали и уезжали обратно.
Лесопромышленники стекались на участок, как воронье на добычу, целой стаей и начинали скупать лес.
Большинство переселенцев продавали, а немногие воздерживались.
— Что же вы не продаете лес? — спрашивали их скупщики. — Продайте, пока мы хорошую цену даем… Потом цены падут — за дешевку уйдет… На пособие не рассчитывайте — не скоро его выдадут.
— Вы платите за лес двадцать рублей за десятину, а десятина леса стоит в пять раз дороже, — возражали переселенцы. — Нет, уж лучше подождем пособия…
— Ждите, ждите, — с иронией говорили скупщики и добавляли: — Не скоро дождетесь…
Но секрет успеха скупщиков состоял в том, что они ежедневно привозили из города в бочонках водку и угощали тех, кто продавал лес, и после каждой продажи-купли начиналось пьянство, в которое втягивались и непричастные к делу, а под хмельком легко заключались новые сделки.
Чиж и Юрла держались в стороне от этой вакханалии, лес не продавали, а снимали сами, сооружая избу и другие постройки.
Время от времени, пользуясь праздничными днями, они, как и другие переселенцы, ходили в город за получением пособия, но писец в канцелярии переселенческого чиновника неизменно повторял им одну и ту же фразу:
— Деньги еще не ассигнованы.
Они смущенно переминались и робко говорили:
— Жить становится нечем…
Писец цедил сквозь зубы:
— Как нечем? А лес продаете?