— Доктор, — начал я, вытирая шею платком.

— О, не называйте меня доктором, прошу вас; я здесь — только фельдшер. Доктор Трахтенберг, мсье, временно отменен наравне с ВФР. Зовите меня просто — господином статским советником. Вы удивляетесь, что я генерал? О, это очень просто и естественно: когда осенью двадцатого года мы драпанули из Крыма, я был коллежским советником. Затем каждые три-четыре года я совершенно законно сам прибавляю себе следующий чин, потому что время идет, и, когда русский народ снова призовет Александра Федоровича, я должен прибыть в Петербург в чине, соответствующем моему возрасту. Посмотрите на меня лучше, и вы поймете, что перед вами штатский генерал российской службы. Генерал! Но вам я разрешаю обращаться ко мне по-приятельски: ведь мы оба культурные люди. Здесь, в Конго и прочее, в том же роде. Мы будем приятелями, я это вижу!

Господин статский советник сидел совершенно голый на глинобитном полу. Это был необычайно бодрый и толстый человек, обросший синими волосами с головы до пят. Комната была пустая и выглядела бы нежилой, если бы некоторый уют ей не придавал вбитый в стену огромный ржавый гвоздь, на котором болтались грязные штаны, куртка и шлем хозяина. Вторым и последним номером в списке мебели был другой огромный гвоздь, торчавший из противоположной стены, на нем ничего не болталось, гвоздь был гол, как вся комната и сам волосатый и жизнерадостный толстяк.

— Я набираю носильщиков для экспедиции в лес и прошу вас осмотреть всех отобранных. Обратите особое внимание на…

— Пустяки и проза жизни, мой милый! Вы видели — за дверью валяется сумка скорой помощи? С красным крестом?

— Не обратил внимания.

— Напрасно, в ней фляга с чистейшим медицинским спиртом. Spiritus vini rectificati! Хлебните! Мы, русские, отличаемся гостеприимством — это наша национальная слабость. Гость для русского сердца — подарок Бога!

Я подумал было, что Ростислав Мордухаевич просто пьян, но повнимательнее вгляделся и увидел, что он трезв, из него буйно прут наружу просто здоровье и довольство жизнью.

— Найдите за дверью флягу и дернете. Не церемоньтесь. Вижу — вы человек моего круга. Пейте, а я вам спою «Многие лета»!

Уходя, я действительно услышал, как толстяк затянул церковную здравицу. На земле валялась сумка с красным крестом.

Ни ожерелья, ни ткани, ни деньги — ничто не помогало. Негры стояли угрюмой толпой и молчали, опустив головы, глядя в землю.

— Это вам… урок, господин ван Эгмонт… этакие скоты… Процветание колонии и успехи науки для них пустые звуки… э-э-э… заметили… когда я сказал, что сам… как его там… ну… его превосходительство… желает успеха экспедиции… то ни одно животное не подняло… м-м-м… головы… гнать силой нельзя… не правда ли… они разбегутся… В условиях леса сила будет… не на вашей стороне… там нужна сознательность, знаете ли…

— Так выходит, что дело проваливается?

Сержант посмотрел куда-то вбок.

— Вот наши коммунисты… болтают о том, что… ну, видите ли… колониальные власти и колонисты спаивают туземцев… «активная алкоголизация»… слышите… господин ван Эгмонт? Мы проводим якобы «активную алкоголизацию»… А ведь эти тунеядцы сами нас заставляют… ну… прибегать к алкоголю… покупать их услуги, видите ли… эх… они сами себя активно алкоголизируют, поверьте… Вы же сами видите, не так ли…

Принесли бидон спирта.

— Алугу! Смотрите — алугу! Кто желает записаться в носильщики? — чуть громче выдавил из себя сержант с кружкой спирта в руках.

И все ринулись к нашему столику с криком «Муа алугу»: согнанная на двор группа старых рабочих, по мнению сержанта, наиболее надежных и выносливых; молодые новобранцы, отдыхавшие после длительного этапа до выхода на работу в лес; случайные жители деревни — все кинулись к заветной кружке. Приковыляли даже две хромых поварихи, еще издали крича «Муа»! Это было всеобщее смятение и мгновенное рождение буйной и веселой толпы энтузиастов, желавших продаться за пару глотков спирта и потом идти в дебри леса.

— Муа алугу!

— Муа алугу!

— Муа алугу!

Люди галдели и напирали на нас со всех сторон. Потом за дело принялся мой капрал Мулай. Суровый служака поправил на груди медаль и строго по уставу посадил на голову свою высокую феску. Выломал палку. Через три минуты, по его выбору, перед нами стояли три ряда рабочих — самых молодых и хорошо сложенных. Остальные сгрудились поодаль, жадно наблюдая за процессом наливания жидкости в жестяную кружку, а из кружки — в губастые рты. Еще через пятнадцать минут все было закончено: я оказался собственником двадцати трех блаженно улыбавшихся пьянчуг.

Статский советник осмотрел кожные покровы моих носильщиков, слегка покрутил им руки и ноги, долго и внимательно выслушивал сердца через замусоленную трубочку. Потом бодро икнул и сказал:

— Поздравляю! Товар высшего качества! Такие молодцы не подведут!

По-приятельски сделал мне ручкой игривый жест и удалился, пригласив вечерком зайти в гости. Я случайно подобрал оброненную им трубочку и обнаружил, что она давно забита грязной бумагой, какими-то семечками и абсолютно не пропускает никакого звука.