Но слишком дорого мы заплатили за этот второй поход. Алексеев напоролся на засаду. Внезапным огнем был убит один из проводников. Спасли медикаменты и муку. Вдвоем несли тяжелый груз, надорвались.

Второй проводник умер у заставы отряда, а сам Алексеев потерял память и лежал в горячке.

Он метался, что-то выкрикивал, звал кого-то. Долго мучился, но жизнь не покидала его, хотя память не приходила. Скончался он внезапно, утром нашли его похолодевший труп.

С его смертью связь с кореизцами оборвалась. Никто не знал, где назначена встреча, кто должен прийти на нее и когда.

Положение становилось трагическим.

Никогда не забуду эту санитарную землянку. Она снится мне до сих пор, и я просыпаюсь в холодном поту.

Вокруг тлеющего костра молча сидят люди. Один парень качается с закрытыми глазами, будто богу молится, не замечает, что на ногах загорелись тряпки. Рядом лежит страшно исхудавший, с гноящимися ранами Михаил Абрамович Шаевич.

–  Здравствуйте, товарищи!

Молчание. Никто не отвечает. Только через несколько секунд, узнав меня, Шаевич пытается улыбнуться.

–  Как, Михаил Абрамович?

–  Мише каюк, видал?
– он показывает ногу.
– Гангрена.

Сижу молчу, ну что скажешь? Какое найдешь слово утешения? Да и поможет ли оно?

Шаевич тянет меня за рукав:

–  Алексеев помер, жалко. Он мне шептал, еще в тот раз, что встречался с Людмилой Пригон, моей врачихой: «Ах, если бы меня к ней!»

–  Мы обязательно свяжемся с Людмилой Пригон.

–  Ты помолчи, командир. Вот сядь рядом, дай руку и слушай.

И он начал тихо петь, я едва слышал его…

Пот выступил у него на лбу, руки начали холодеть. Стало тихо. Я закрыл ему глаза и вышел.

Невозможно было сдержать слезы, я чувствовал себя в чем-то виноватым. Но что я мог придумать, когда у самого от голода кружилась голова, когда, шагая по тропе, вдруг ощущал, что она уходит из-под ног и кроны сосен начинают плясать.

Правда, сам голод как-то меня не терзал, я уже не хотел есть, трудно было даже языком шевельнуть. Только вот слабость была непреодолимой.

Вот документ тех дней, подлинник его находится в партархиве Крымского обкома партии (фонд 151, опись 1, дело 17):

«Список умерших партизан по Ялтинскому отряду о 26.III.42 г.:

26.III.
– При нападении на сан. землянку бывшей 3 группы убиты противником: Сергеев, Пташинский, Горемыкин, Казачек, м/с Николаева.

28.III.
– Умер боец Годин, причина - болезнь, грипп.

2.IV.
– Умер Афонин - болезнь сердца.

2.IV.
– Убиты предателем - Смирнов, Вязников, Агеев.

5.IV.
– Умер Качалов, причина - истощение.

7.IV.
– Умер Долгов, причина - истощение.

10.IV.
– Умер Гарбузов, причина - истощение.

12.IV.
– Умерли тт. Болотин, Шостик, Боршинов… Зибарев. От голода.

13.IV.
– Умер т. Гребенщиков. Голод.

14.IV.
– Умер Гардаш. От голода.

18.IV.
– Умер Зуев А. А. От голода.

21.IV.
– Умерли Сокольский, Мухин. От голода.

24.IV.
– Умер Расторгуев. От голода.

19.V.
– Умер Шутенко. От голода.

21.V.
– Умер Гришко. От голода.

21.V.
– Умер И. П. Дорошенко. От голода.

20.V.
– Умер Алексеев. От голода.

21.V.
– Убит Пономаренко.

30.V.
– Умер Орехов. От голода.

6.VI.
– Умер Тимохин. От голода.

10.VI.
– Умер Коренюк. От голода.

15.VI.
– Умер Кравченко. От голода.

17.VI.
– Умер Лобода. От голода.

22.VI.
– Умер Загоса Д. В. От голода.

26.VI.
– Умер Кузерин. От голода.

26.VI.
– Умер Кондратенко В. А. От голода».

Это было бедствие. Казалось, все партизанское движение обречено на гибель. И все живое в лесу - на смерть.

Олени, косули, муфлоны исчезли, как сквозь землю провалились. Их, говорят, видели даже в далеком степном Тархункуте, куда война не добралась, а только отзывалась потухающим эхом.

На Верхнем Аппалахе убили зубробизона Мишку.

Это был старый-престарый самец с мощным торсом, могучей шеей, с гордо посаженной головой.

Мишка не боялся людей. В голодную зиму он приходил в партизанский лагерь, издавал какие-то трубные звуки. От выстрела вздрагивал, высоко поднимая голову, настороженно ждал: а что будет дальше?