– Разумеется. Власть. Так очевидно, что никто не дает себе труд над этим задуматься. Почему люди становятся цеховыми старостами, главами профсоюзов, председателями групп? Потому что желают власти? Гораздо интереснее другой вопрос: почему они желают власти? Можете ответить на него, мистер Джонс?

– Потому что иметь и проявлять власть – самый пьянящий из всех наркотиков. Сексуальная власть, власть богатства. Власть затормозить колеса промышленности одним лишь поднятием пальца. Власть нагнать страху на всю страну, власть шантажиста. Какая разница, какого рода эта власть? Сильный наркотик всегда один и тот же, и желают его ради него самого, поскольку обычно он служит эрзацем более здорового удовлетворения или самореализации. Компенсация провала или недостатка творческого потенциала, импотенции или того, что мама его недостаточно любила.

– Потому что ваша мама вас недостаточно любила, – сказал Петтигрю. – Избавьтесь, пожалуйста, от безличных местоимений. Это самый утомительный пережиток Буржуазного английского. Да, – продолжал он, – одна разновидность власти взамен другой. Вы не сообщили нам ничего нового, мистер Джонс. Неоходима динамика. И вы сами должны признать, что власть, которой наделяют лидеров нового сообщества, направлена не на разрушение человека. Это не нацистская или коммунистическая власть. У нас нет концентрационных лагерей и камер смерти. Власть вождей нашего коллектива – это власть самого коллектива. Ее оружие, а ведь оружие самый явный инструмент власти, на протяжении по меньшей мере последних сорока лет всегда, без исключения улучшало участь рабочего. Можете вы это отрицать?

– Да, могу. Улучшение слишком уж часто было чисто номинальным. Заработная плата взлетает вверх, но и цены тоже. Замкнутый круг, как сказали бы раньше. Мелкие фирмы не способны удовлетворять новые требования по зарплате или идут на дно, потому что из-за забастовок не способны выполнить заказы. Ладно, их национализируют, следует переливание крови в виде государственных денег. Но откуда по-настоящему берутся эти деньги? От увеличенных налогов, против которых рабочие неминуемо объявляют забастовку. Это не настоящий капитал, это всего лишь бумажные деньги.

– Как же вы старомодны, старина Бев, – просиял мистер Фаулер. – Капитал – это не деньги. Капитал – это ресурсы, энергия, воля к созиданию. Деньги ничто.

– Как интересно, – расплылся в ответ улыбкой Бев. – Деньги ничто, однако они единственное, чего хотят рабочие.

– Подставьте сюда слово «потребление», – сказал Петтигрю, – и вы сказали все, что следует сказать про внешнюю жизнь. Да, рабочие хотят потреблять, но у них есть право потреблять, и синдикалистское государство использует свою власть для удовлетворения этого права. У рабочих мало было шансов потреблять во время тех славных исторических эпох, которые вам не позволили вдалбливать в головы ребятишкам, а вы разобиделись, что вас остановили.

– Потребление, – откликнулся Бев. – И что же мы потребляем? Цветное телевидение, пища без вкуса или питательности, рабочие листки, называющие себя газетами и подменяющие новости голыми девицами, пошлые комики в рабочих клубах, наспех сколоченная мебель и холодильники, которые ломаются, поскольку незачем делать свою работу как следует. Потребление, потребление – и никакой гордости за работу, никакой радости от созидания, никакого желания делать, строить, улучшать. Никакого искусства, никакой мысли, никакой веры, никакого патриотизма…

– Бев, дружбан, – вмешался мистер Фаулер, – вы забываете одну очень простую истину. Методы современного производства не допускают удовольствия от работы или гордости за нее. Рабочий день – чистилище, и вы должны получать хорошую плату за то, что подвергаетесь его мукам, плату деньгами и удобствами. Настоящий день начинается, когда рабочий день окончен. Труд – неизбежное зло.

– Для меня было не так, – отозвался Бев. – Мне работа доставляла удовольствие. Я хочу сказать, когда я был учителем. А вот моя другая работа, когда я бросал дробленые орехи в шоколадный крем, что гораздо лучше оплачивалось, была лишь монотонными движениями тела, над которыми мой ум парил в рассуждениях, медитации, мечте. Но образовывать молодые умы, питать их…

– Скармливать им отбросы, – прервал Петтигрю. – Насильно кормить их непитательными волокнами или откровенным ядом. Ваш шоколадный крем был более честной кормежкой, мистер Джонс. Теперь меня послушайте, сэр. – И в этом «сэр» прозвучало обещание плетей-девятихвосток. – Вы оступились, получая удовольствие от работы. Даже в Библии говорится, что работа – это ад: «И будешь добывать хлеб свой в поте лица своего». Вы опять взялись за старое: смешиваете два мира.

– Но мир един! – воскликнул Бев.

– Единый мир грядет, – кивнул Петтигрю. – Но не тот, какой подразумеваете вы. Холистический синдикализм, воплощение древнего боевого клича об объединении рабочих всего мира. Вы упомянули патриотизм, который означает то, что означал всегда: защиту собственности как аспекта международной буржуазии от воображаемого врага, ибо единственным врагом рабочих являлся правящий класс, который отправлял их сражаться против других рабочих. Все это устарело, мистер Джонс. Эпоха войн позади, а с ней и эпоха раздутых национальных вождей. Эпоха навязанного мистического видения, безумия, цинизма. С ней покончено, ей конец.