Все мужчины в зале перестали жевать, смотрели на Лилю и посылали ей вослед и навстречу мощные флюиды. Воздух был плотный от флюидов, и Лиля шла медленно, разводя флюиды руками, плечами, коленями. Её движения были замедленные и гибкие, как у кошки.

Славик безучастно смотрел ей вслед, а Александр положил руку на спинку моего стула, как бы говоря: у тебя — твоё, а у меня моё, и твоего мне не надо.

Музыканты обрадовались и застучали как бешеные. Все запрыгали, и Хмырь запрыгал, а Лиля стояла неподвижно, с опущенным глазами, как бы вбирая в себя ритм.

Потом ритм вошёл в неё и стал главнее, чем она сама. Лиля вскинула руки над головой во всю длину, как бы показывая все своё божье тело и одновременно извиняясь: ну простите, что я так хороша, уж так вышло. Она некоторое время вздрагивала на своих длинных ногах, потом перечеркнула в себе какую-то грань и пошла, гонимая вдохновением.

Если рассматривать танец как самовыражение, то танец Лили можно было прочитать так: я все беру у тебя, жизнь. Я все у тебя беру и все отдаю. Ничего не придерживаю. Я все прощаю и за все мщу. Я пойду по лежачим и сама согласна стать жертвой и услышать ботинок на своём лице…

— Ну, завелась, — сказал Славик обычным тоном, без восхищения и без раздражения. Видно, ему это божье тело и божье вдохновение успели десять раз надоесть.

— Она очень красивая, — сказала я.

— Да? — удивился Славик. — Там, где мы живём, другая эстетика.

— А где вы живёте?

— В Муромской области. Село Карачарово.

— Действительно? — не поверила я.

— Ну, конечно, — Славик улыбнулся. Улыбка у него была какая-то неокончательная.

— А кем вы работаете?

— Врач, — сказал Славик. — А Лилька лаборантка.

Я был для неё большое начальство.

— А что делает лаборантка? — спросила я.

— Анализы.

— Какие?

— Кровь. Моча и прочее.

— Лиля имеет дело с мочой? — искренне удивилась я.

— На это надо смотреть как на материал, — сказал Славик.

Подошла Лиля, сопровождаемая Хмырём. Из неё били фонтанчики счастья, а уголки глаз и губ норовили взлететь с лица.

— Душно, — радостно пожаловалась Лиля.

— Ничего. Положительные эмоции — это тот же кислород. Они ускоряют окислительные процессы.

Я посмотрела на Александра и догадалась: все радости жизни и явления природы не существуют для него самостоятельно, сами по себе, а выполняют служебную роль и служат непосредственно ему, Александру.

Музыка — кайф. Еда — калории. Радость — положительные эмоции. И мне вдруг захотелось в палатку к Игорю Корнееву. Сидеть себе, возведя глаза к звёздам, и гладить на коленях нежную малахитовую ящерицу.

Александр разлил водку по рюмкам.

— Отсюда ты начнёшь завоёвывать Москву, — объявил он Лиле.

— А зачем её завоёвывать? — спросил Славик.

— А что ещё делать? — поинтересовался Александр.

— Мало ли дел?

— Ты рассуждаешь, как старик, — определила Лиля.

— Старики мудрее молодых, — сказал Славик.

— Старики старше молодых, — сказал Александр. — Я буду старым тогда, когда я буду старым. А сейчас мне тридцать лет, и я никогда не умру.

— Как это? — спросила я.

— Не захочу.

— Все равно умрёшь.

— Нет. Я вызову все резервные силы организма и останусь.

Я с мистическим любопытством посмотрела на Александра.

— Выпьем! — напомнил Александр.

Все выпили прозрачную пронзительную водку и сосредоточились на еде.

— Когда Леонардо да Винчи нанимался на работу к какому-то вельможе, он ему написал: «Я умею строить самолёты и рисовать лучше всех», — поведал Александр.

— Тогда не было самолётов, — уточнил Славик.

— Все равно. Летательные аппараты. Не в этом суть. Леонардо трезво понимал своё место. И каждый человек должен трезво понимать своё место, и это не имеет отношения ни к скромности, ни к хвастовству.

Лиля слушала, впитывала в себя Александра синими тревожными глазами.

— Я пою лучше многих, но буду петь лучше всех. — С Леонардо Александр перешёл на себя. — А если явится тот, кто будет петь лучше меня, я оставлю эстраду и стану делать что-то другое.

— Летательные аппараты, — сказала я.

— Да. Летательные аппараты. Я изобрету самолёт, который не будет разбиваться. Он, правда, не сможет сесть, но и не упадёт. И мне человечество поставит памятник.

— А зачем вам памятник? — спросил Славик.