— По дороге сорвала, так... — слегка зардевшись, сказала она, точно оправдываясь.

— Да полно тебе, я тоже люблю цветы, — выручил я ее. — Я сую голову в цветущий куст ивы и аж свищу от радости. Я даже венки умею плести, ей-богу.

Милда с Алмой засмеялись.

— Хороший ты парень, — сказали они.

Я кашлянул и стукнул Генриха по плечу. Потом повернулся к Бобулису. Он, высунув голову из тайника, слушал.

— Вылезай давай! — позвали мы его.

— Лиепиневы ребята шляются, как бы не наскочили, — сказал Бобулис и снова втянул голову в свое логово.

В стену постучали;

— Можно войти?

Во второй половине дома живут У питы, тоже лесорубы. Мать с сыном Янисом и дочкой Луцией. Янису двадцать один год. Янис в солдатах у белых, сейчас в отпуске.

— Давайте, давайте, заходите!

Пришли Янис с Луцией. Луция, потупив глаза и теребя от смущения передник, осталась стоять у двери. Поздоровавшись с Янисом, я взял Луцию за руку и усадил к столу. Постепенно разговор возобновился. Мы разболтались вовсю и не подозревали, что в это самое время от Яунгул-бене, от Лубан уже торопились сюда цепи белых, чтобы сомкнуться кольцом вокруг Страдов.

Первым, кто заметил их разведчиков, был Генрих.

— Белые! — крикнул он и подскочил к окну.

В одно мгновение все мы были у окон. Мимо Зосарова сада со стороны Яунгулбене по большаку на линейке мчались трое белых солдат. По всему было видно — едут к домику лесорубов. Вот же до чего некстати! Будь мы на большаке или на лугу, ну хотя бы в десяти шагах от дома, тогда трое белых для нас с Генрихом сущий пустяк. И сейчас они для нас пустяк, но за каждый выстрел, сделанный из дома, ответ держать придется Вейсманам и Упитам.

Да, чертовски нескладно!

— Бежим! — крикнул Генрих, распахнув окно, выходившее к лесу. — Пока белые войдут в дом, мы успеем спрятаться за хлевом, а оттуда — в лес.

Генрих выпрыгнул. Я хотел последовать его примеру, но в тот же миг, взглянув на ехавших, понял, что солдаты заметили Генриха: лошадь с ходу уперлась всеми четырьмя копытами в землю, и трое белых вскинули винтовки.

Я отскочил назад и залез в тайник к Бобулису.

— Может, еще обойдется без стрельбы, — шепнул я ему. — Может, Генрих заманит их в лес, но — держи оружие наготове!

У Бобулиса револьвер системы «Парабеллум». Я вижу, как он дослал патрон в ствол.

— И все-таки, сволочи, следили, — тоже шепотом проговорил он.

К тайнику подбежала Алма. Она сообщила:

— Генрих уже на опушке. Двое побежали за ним, третьего — не видать.

Тишина. Слышно только тяжелое дыхание людей и торопливые шаги снаружи и в доме.

Генрих в лесу. Он обернулся и, увидев не меня, а белых, вскинул карабин. Белые проделали то же самое. В лесу загремели выстрелы. Один из белых скорчился. Второй, отстреливаясь, кинулся удирать к дому. Он побежал догонять солдата, выскочил на лужайку, и это было смертью для Оша. Третий белый, снайпер, залег в картофельном поле и прицелился. Один только выстрел — и Оша не стало...

Я услыхал выстрелы и выскочил из убежища. Решающий момент миновал. Раз уже дошло до стрельбы — терять нечего! С карабином в руке я выбежал во двор. По картофельному полю, стреляя в сторону леса, мчались двое белых. Я поднял карабин. Алма схватила меня за руку.

— Не надо!

Белые бежали к дому Зосара. Я было снова вскинул карабин, но мне опять помешали выстрелить.

— Не надо! Отвечать придется Нам.

— Теперь об этом говорить нечего! — крикнул я. — Собирайтесь сейчас же в лес со мной, не то вас теперь...

Я перевел взгляд на хутор Зосара и смолк. Через Зо-саров сад бежали цепью белые.

— Все за мной!

И я медленно, оставаясь лицом к цепи, попятился за хлев, оттуда юркнул в канаву и по ней побежал к лесу. Но никто не последовал за мной.

— Ну почему они остались! — невольно вырвалось у меня.— Ведь белые их...