Размышления прервались. Из правой руки начала хлестала вода, холодная, чуть ли не ледяная. Невообразимо! Чтобы я! И воду!.. Живую, настоящую. Вот бы удивился наставник... Она промочила ботинки и низ плаща. Чувства потери зиалы нет - источник опять пичкает меня нескончаемой энергией. Я разорвал цепь элдри, и потоп прекратился.

Ну и дела.

Откуда же взяться таким магическим возмущениям, столь нестабильным и беспричинным? Да еще и близ обычной деревушки... Вообще по миру их разбросано не перечесть сколько и не все имеют подобные приятные последствия, но дело не в этом - без малого все аномалии связаны с каким бы то ни было событием. Про эту деревню я ничего никогда не слышал... Ни на парах, ни в разговорах, ни от жителей, ни в учебниках. Малые Пахари, Большие или Средние - никакого упоминания.

Я приблизился к мельнице. Дверь раскрыта. Я вошел в темное нутро, не рискнув зажечь хотя бы крохотный шарик огня - спалю еще тут все к Восьми Богам. Пахнет старым деревом, пылью и чем-то не совсем понятным. Пол здесь усыпан мукой, она же кое-где красуется и на стенах. Деревянный вал пронизывает все здание точно по центру, на конце его находится железный набалдашник, который соединяется с верхним жерновом. Рядом подвешено сало, его-то я и не расчуял с первого момента. И зачем оно? Запас голодающего? Сейчас механизм пребывает в спокойствии, кожухи сняты; наверное, оттого мука и уляпала тут все на свете. На самом каменном жернове, широком и толстом, как колесо грузовой телеги, лежит большой кусок пчелиного воска.

Когда глаза привыкли к свету, я разглядел длинную лестницу на второй, и последний же, этаж. Взобравшись, я оказался перед проемом, ведущим на балкон. Заботливыми руками над головой соорудили широкий козырек; можно не бояться внезапного дождя. Отсюда можно во всех подробностях рассмотреть поле - его форму, точные размеры и наличие чего-нибудь непонятного, способного объяснить уникальность этого места. Каждый квадратный раскин поля, каждый жезл [Жезл - мера длины, равная примерно 60-70 см.], флан - все как на ладони.

Наслаждение пасторальным видом всегда приносит огромное удовольствие. Будь здесь Торри, обязательно бы подколол Мириамом Блаженным или как-нибудь наподобие, куда ж без этого. Ах, как же хочется постоять вот так вот безмятежно, не обремененным проблемами, делами и целями. Просто, чтобы голова "почистилась", а мысли посвежели. Понять, что тебе никуда не нужно, ты волен всматриваться так сколько угодно, и ничто тебя не потревожит. Ведь жизнь, как мне кажется, ощущается наиболее четко в промежутках между делами, когда человек может позволить себе вдохнуть полной грудью, прикрыть глаза и улыбнуться. Никаких задач. Только ты и мир. И я испытывал подобное не раз. Только в такие моменты я понимаю, что живу. А сейчас доступ к эмоциональному раскрепощению перекрыт - чем дольше я нахожусь в состоянии безмятежного наблюдателя, тем неприятнее становится. Сколько себя ни обманывай, а от взваленного груза никуда не убежишь. Он будет давить на тебя непрестанно, напоминать о своем присутствии, как натертая на ноге мозоль, отдающая вспышками боли при новом шаге.

От жары воздух вибрирует. И все бы ничего, но присутствует что-то еще. Да, хаотичное движение энергии. Бешеное, яростное, как загнанный в клетку зверь. На самом деле маги видят зиалу ничуть не лучше людей - скорее, это сродни ощущению направленного на тебя взгляда. Как таковой вид она не имеет. Но при высочайшей концентрации может наблюдаться нечто вроде роя желто-белых мошек.

– Да-а-а, пятьсот уж лет прошло, а память до сих пор жива. Свежа, как эта пшеница.

Я резко обернулся. В проеме стоит старик, но по виду ему больше подходит "дедушка": большой крючковатый нос, несколько тоненьких волосинок на макушке, старческие коричневые пятна на морщинистой коже. Из носа и ушей торчат пепельного цвета волосы. Опирается на палку, отполированную чуть ли не до блеска.

– Вы кто?

Дед хмыкнул и неторопливо достал из кармана не сосчитать сколько раз штопанных брюк скрученную папиросу. Помяв, он сжал ее деснами - ничем иным его рот похвастаться не может.

– Эка ж невидаль: чужак спрашивает сторожа мельницы кто он такой. Ох и молодежь пошла.
– Из внутреннего кармана засаленного коричневого пиджака он достал огнезию. Виртуозно прикурив одной рукой, он глубоко затянулся, задержал в себе дым и с громким шумом выдохнул, обдавая меня вонючим зеленоватым туманом.
– Ветродуй я. Ты что ли чародей тот, на которого вся надежда нашей берлоги?

– Ну, про надежду это, конечно, громковато звучит...

– Ты давай, друже добрый, не огорчай нас раньше времени!
– прохрипел Ветродуй, стряхивая пепел.
– Коли взялся, обнадежил, так и подсоби уж, дабы пахари-то не трепетали со страху. А там, глядишь, и о тебе судачить будут долгие года да песни хвалебные воспевать, что о Зеленом Щите.

– Что еще за Зеленый Щит?

– Безумец, - с легким укором сказал старик.
– Ладно, пойдем в комнатушку мою, выпьем малинового чаечка. Расскажу тебе. Дай докурю.

Я терпеливо дождался, пока придет конец самокрутке, и трижды проклял безветренную погоду. Нас окутал мутно-зеленый туман ужасно пахнущего дыма, и если Ветродую это было по душе, то меня почти выворачивало наизнанку. К радости, горящий конец самокрутки был бережно оплеван и выкинут в плетеную корзиночку, набитую такими же окурков. Наконец, сторож потихоньку пошаркал к противоположной стене площадки, где нашлась маленькая неприметная дверка.

Обычная каморка: топчан, прикроватная тумба. Небольшой колченогий стол покрыт скатертью - и покрыт очень давно, - она едва ли не вросла в него. Яичные скорлупки, луковая шелуха, окурки, засохшая, вся в плесени, заварка - все это захламляет поверхность стола. Даже руки на него страшно положить. Как тут еще мухи не летают или что похуже? Здесь же лакомая цель для батальонов всеразличных жуков и прочих мелких тварей. Около ножки кровати непринужденно стоит наполовину выпитая бутыль белесого самогона.