Команда «Риона» распадалась на две неравные части — десятка два вольнонаемных мастеровых и матросов, которые действительно своими руками производили ремонт, и сотни полторы людей со связями, укрывшихся на судне от призыва в армию и от фронта. Первые ютились в тесном и душном кубрике и ненавидели белых, вторые вольготно расположились в каютах огромного лайнера и боялись красных.

Андрей никогда не подделывался под рабочего или матроса: речь и манеры выдали его в кубрике с первых же минут:

— Не туда попали, господин, ваши помещаются в каютах, там и ищите себе место, — встретил Андрея измазанный машинным маслом и сажей машинист по фамилии Задорожный.

— Попал куда надо, — отрезал Андрей и втиснулся на свободную койку.

Через месяц отчуждение прошло, рабочие приняли интеллигента в свою среду.

Когда деникинцы были разбиты, «Рион» своим ходом дошел до Севастополя. Стало ясно, что врангелевцы готовят судно на случай бегства из Крыма: «Рион» поставили в сухой док для подготовки к дальнему плаванию.

— Сегодня ночью от нуля до четырех посиди тихо около трапа в машинное отделение. Объявится офицерье — брось вниз стальное сверло, чтоб мы услышали, — шепнул раз Андрею Задорожный.

Андрей понял, что на судне работает партийная организация, и поручение это его обрадовало, он гордился им. Ночью, напрягши слух, далеко внизу, в стальных недрах огромного корабля, он услышал осторожные шаги. Вахта прошла спокойно, и Андрей стал чего-то ждать. Чего? «Наверное, будет взрыв», — думал он с волнением.

Дня через два Задорожный сунул Андрею турецкую кредитку в три лиры.

— Тебе. В случае чего беги на иностранном судне в Турцию. На первые дни, пока найдешь работу. Понял?

В тот же вечер перед спуском флага команду выстроили, контрразведчики лейтенант Казаков и мичман Шкалинский вызвали Задорожного из рядов, ударами наганов по голове свалили с ног и месили его ногами до тех пор, пока машинист не обратился в кровавую массу. Затем наряд офицеров из контрразведки вывел и увез человек десять вольнонаемных. Больше их никто не видел. На судне были в различных местах поставлены часовые. Наступили дни тревоги, ненависти и напряженного ожидания,

— Помнишь Задорожного, Андрюшка? — как-то после утреннего развода неожиданно спросил Андрея его сосед по койке, рыжий усатый Дьяченко. — Ты назначен на верхнюю палубу? Так вот запомни: что увидишь — молчок. Договорились?

С бьющимся сердцем стал на вахту Андрей. Сверху ему были видны железнодорожные пути, платформы с ремонтным оборудованием, высокая ограда и часовой у ворот. Ровно через час он увидел, как рыжий усатый рабочий в низко надвинутой кепке и с большой тяжелой корзиной в руке показался в воротах, предъявил пропуск, подошел к краю глубокой ямы, где стоял «Рион», подпертый с обоих бортов десятками бревен. Заглянув вниз, он выбрал подходящее место и бросил туда корзину. Через мгновение из-под судна рванулся к небу столб желтого пламени и грохнул взрыв. Судно вздрогнуло, Андрей вцепился в поручни и еле устоял на ногах.

Покушение не удалось: слишком мало бревен-подпорок вышибло взрывом, и «Рион», качнувшись, остался стоять на киле, Дьяченко исчез за вагонами вместе с часовым.

Не вахте у трапа стоял пехотный капитан Аптекин, вечно придиравшийся к Андрею и звавший его добровольно поступить на военную службу. Выхватив пистолет, Аптекин побежал по трапу вниз, вдогонку за подпольщиком. Но внизу с винтовкой в руках стоял на посту бывший правовед граф Ягелло, потомок литовских великих князей. Это был прыщавый юноша, в профиль очень похожий на старого верблюда; в довершение сходства он, когда волновался, начинал заикаться, мычал и брызгал слюной. Услышав взрыв, Ягелло растерялся, замычал и от волнения выстрелил в живот бегущему по трапу Аптекину. Тот повалился мертвым, а потомок великих князей окончательно потерял самообладание, уронил винтовку, стал поднимать ее, не удержался и свалился в глубокий док, откуда поднимались клубы динамитного дыма и газа.

Сыграли общий аврал. Упавшие бревна снова уперли в борта «Риона», а после этого всех вольнонаемных вывели на берег и под конвоем доставили в пустые казармы флотского экипажа для отправки на фронт, который уже подкатывался к Перекопу.

— Мы бежим. А ты? — спросили Андрея товарищи.

— И я.

— Куда?

— Куда вы.

— Дурак, завтра с утра садись на «Цесаревича Константина» — он к обеду снимается в Константинополь. Встретимся там на набережной в Сели-базаре. Попадешься — расстреляют.

Ночью человек пятнадцать вылезли из казармы через дырку в стене на месте разобранной печи. До утра Андрей скрывался в кустах. Едва началось обычное движение, он в толпе пассажиров вошел на борт «Цесаревича» и, не зная что делать, спрятался в уборной. Вдруг раздались звон шпор и громкие команды: контрразведчики стали сгонять пассажиров на корму для проверки их по одному и для обыска судна. Андрей подумал, что часы его жизни сочтены.

Надо было что-то предпринять. И правильное решение пришло само собой: Андрей схватил стоявшую в углу швабру и начал старательно сгонять нечистоты в клюзы. Звон шпор и голоса приблизились. Андрей стоял задом к двери, когда она распахнулась и кто-то заорал на него, не переступая высокого порога: