— Подарок… Какой подарок? К ногам… Ничего не понимаю!

И внезапно порывисто бросается ему на шею.

— Ты никуда не уедешь: ты — моя первая и последняя радость, ты мой, только мой! Какая нелепость… Какие «Стрелы»… К черту, слышишь, все ваши венгерские стрелы к черту!! Все стрелы мира! Я нашла тебя в темной ложе ночного кабака не для того, чтобы отдать каким-то стрелам. Ты — мой! Я тебя не отдам никому — ни венгерским стрелам, ни немецким свастикам, ни американским звездам: ты — мое счастье, моя жизнь, моя стрела, моя свастика и звезда!

Дорис сильными руками бросает Сергея на черный диван. Черная и белая половины ее лица равно искажены страстью:

— Я тебя никуда не пущу! Слышишь?! Я не только гауптшарфюрер, но и женщина! Я выстрадала тебя, выстрадала твою любовь: ты — мой!

Нарядный город днем. Перед гостиницей под каштанами на тротуаре корзины цветов. Рядом на скамеечке дородная чистенькая старушка в белом чепце и темном платье в клеточку. Подходит Сергей. Говорит громко:

— Две больших гвоздики, пожалуйста. Я выберу сам. Он наклоняется и добавляет быстро и шепотом:

— Завтра утром, матушка Луиза, в девять, в парке Ариана на той же скамье.

Парк. Сидят Иштван и Сергей, между ними продавщица цветов.

— Я сразу узнала его, товарищи: тот самый, который давал деньги Курту на зажимы и листовки… И на краску… Он сам купил Лизе сумочку для краски! Он, говорю, он самый! Сын или внук знаменитого генерала или богатого помещика из Африки. Зовут Адриан, фамилии не знаю. Чистый барин, то есть барин самый первый сорт, а вот нам сочувствует: сам красил лозунги на тротуарах и с этими листовками рисковал головой! Он, я не ошибаюсь! Живет в гостинице!

— Дело не пойдет, — говорит Иштван. — Советская разведка никогда не контактирует с членами коммунистических партий!

Сергей:

— Курт не состоял в немецком комсомоле, Гитлер помешал оформиться. В партии, тем более, не состоял. Курт — честный немец и антифашист по убеждению. Молодежь повсюду разочарована своим положением — что аристократ Адриан, что рабочий Курт. Пусть Вилем узнает фамилию Адриана. Это важно!

Иштван:

— Может быть, это будет новая линия, дополнительная?

Сергей:

— Но Адриан слишком молод. Он, вероятно, еще никогда не служил!

— Тем лучше. Нам нужен не чиновник, а преданный и проверенный друг. Служить Адриан станет там, где мы ему укажем! Материально он обеспечен, его общественное положение прекрасное! Начинаем новую линию! Это большой успех! Очень большой успех! Адриана мы назовем Африканцем.

Старушка поднимается.

— Ну, товарищи, я ухожу! Привет сыночку! До свидания!

Иштван и Сергей дружно:

— Привет вам, матушка Луиза! Спасибо за помощь!

Когда пожилая женщина уходит, Сергей говорит серьезно:

— Рой пьет запоем. Он уже на заметке у начальства. Линия начинает трещать. Год не прошел, а она уже в опасности.

— Год такой работы да с такими блестящими результатами — это много.

— Айхеншток — дурак. Настоящий дуб. Он не заменит Роя.

— Он уже начинает работать. Я боюсь только одного, чтобы Вилем по неопытности не стал давать ему слишком много денег. И потом: как бы Вилем сам не переоценил свое положение в семье полковника Тона! Инстинкт контрразведчика может взять верх над отцовскими чувствами, и тогда оба наших дружка — Вилем и Айхеншток — полетят в пропасть. Руководить ими трудно: оба не слушают советов — Вилем из понятного рвения. Дуб — по глупости.

Иштван закуривает сигару и закидывает ногу на ногу. Он в глубоком раздумье. Наконец говорит:

— Ты понимаешь, Сергей, через год работы с нами Африканец может стать нашим замечательным помощником. Если молодую графиню Равенбург-Равенау мы сумели перевоспитать, то из преданного нам антифашиста вырастет настоящий подпольщик!

Гостиная Дорис. Сергей и Дорис лежат в обнимку на черном диване. Оба курят. Оба полураздеты. У обоих блаженный и усталый вид.

Сергей:

— Дорис, пора морально оформить нашу связь. Я — человек определенного круга и не должен ронять своего достоинства.

— Что ты хочешь сказать?

— Мы прячемся ото всех, как преступники. Тебе не к лицу быть на положении любовницы.

— А что же к такому лицу, как мое?

— Графское достоинство.

Дорис инстинктивно делает движение торжества и восторга, быстро овладевает собой. Говорит с притворным равнодушием:

— Ты хочешь жениться на мне?

— Обязан. Я тебя люблю. Твое лицо не мешает тебе стать гордой графиней Переньи де Киральгаза. Только вот…

— Что именно? Договаривай, милый.