– И что мы с ним делать будем?

– Как что? – пожал плечами Олег. – Ничего делать не будем. Я его полечил. Очнется скоро. Скорее всего, нас и не вспомнит.

– Нет! – Феликс хотел, чтобы это слово прозвучало весомо и безапелляционно, но получился всего лишь истеричный выкрик.

– Что «нет», Фил? – нахмурился Олег. – Ты о чем?

– О нем я, Олег. О том, кого ты чуть не угробил!

Олег чертыхнулся про себя. Раз в пять, наверное, лет Феликса поражал вирус всего-и-вся-спасения-и-сохранения. Он начинал жалеть всех без разбору, по поводу и без. Котенок, который не может спуститься с дерева, например, стоил тогда в его глазах вселенской катастрофы. Иногда дело доходило до того, что у Олега на даче в Карелии во время вечерних посиделок он запрещал травить комаров, а когда его после долгой перебранки наконец-то отказывались понимать, он обижался и уходил в лес.

– Его надо с собой взять! Хотя бы до первого селения!

– А что с ним, Фил, сделают в этом первом селении, когда мы уедем?

Феликс сделал вид, что не знает.

– А я, Фил, знаю, – продолжал Олег. – Его вышвырнут. И может быть, помня про нас, вышвырнут мягко, обходительно, только пару раз кнутом огреют. А могут ведь и собак спустить!

– Все равно мы должны попытаться его спасти! Он здесь не выживет! – Феликс повысил тон. – Давай до ближайшего монастыря его отвезем!..

– Его нигде поблизости не примут, – не уступал Олег. – Здесь сплошь разоренные деревни, а в тех, что уцелели, работники нужны, а не призреваемые. В Новгороде или Пскове подаянием он, может быть, и выжил. Подаянием! Но он про подаяние знать должен, помнить, что есть такая штука – подаяние. А что у него в голове осталось? Ты знаешь?! Нет! То-то же! А ведь он с самого начала вокруг нас крутился, и намерения у него не самые добрые были.

– А это почему ты так решил? – спросил Феликс.

Олег осекся. На секунду ему показалось, что он сказал лишнее, но промолчать уже не получилось бы.

– Не знаю, что у него там с остатками разума происходит, кем он нас считает, – сказал он. – Но везти его можно только связанным. Ведь это он тебе, Фил, ногу разодрал.

Феликс ошалело глянул на Олега, потом нырнул в ивняк. А когда спустя четверть часа снова появился на поляне, буркнул только «нет его уже, спрятался», подхватил свой мешок, вытащил из-под кольчуги компас-медальон и первым спустился в овраг.

Через час пути, перед самым закатом, они увидели огромный луг. Его дальняя, южная граница скрывалась в тумане, поднимающемся от реки, он казался бесконечным. И только небольшая церковка, выглядывавшая поверх стелющейся по земле дымки, показывала, что до цели сегодняшнего перехода – первой деревушки на берегу Бужи – им осталось не более получаса.

Однако сначала нужно было осмотреться, и Шурик был послан оборудовать на ближайшем дереве наблюдательный пункт. Олег решил потратить несколько минут свободного времени на то, чтобы показать Норману, как собирать подзорные трубы. Принцип здесь был тот же самый, что и со стаканами, из которых они пили накануне: на каркасе зафиксировать двухслойную кожаную обтяжку, затем установить линзы. Сложность была только одна: чтобы все защелки каркаса сработали, нужно было одновременно надавить на него в восьми разных местах.

Олег взял все эти железки, стекляшки и лоскуты потрепанной кожи, выглядевшие как хлам, извлеченный из сумки старьевщика, сделал, казалось, только одно движение и протянул Норману элегантный цилиндр:

– На, любуйся!

Норман посмотрел на опушку соседнего леса, до которого было не меньше двух километров, и удивился качеству оптики: он разглядел даже красную макушку дятла, расширявшего дупло в сосне. А лису, с любопытством наблюдавшую за этим занятием с земли, не успел, потому что Феликс забрал подзорную трубу и полез на сосну к Шурику. И почти сразу же удачно передразнил майского тетерева. Три раза.

Это было знаком опасности, а потому Олег быстро собрал еще пару подзорных труб и забрался на соседнее дерево.

Теперь у реки, закрыв церквушку, поднимались дымы. И если бы они были белесыми, то Олег сразу же успокоился бы, решил, что на луговине начали жечь прошлогоднюю траву. Но дым был черным, горело что-то хорошо просмоленное.

Поднявшийся следом Норман притащил с собой оба лука – свой и Олегов, поднял на веревке остальное оружие и всю поклажу. Олег проверил, крепко ли все привязано к веткам, и снова поднес к глазам подзорную трубу. Теперь он увидел, что в их сторону бегут люди. Бегут изо всех сил, спотыкаясь, падая, снова поднимаясь, задыхаясь и снова падая, – в изнеможении.

Причин паники он сразу понять не смог. И только когда догадался окинуть взглядом всю долину, южнее увидел конный отряд – полсотни смуглых людей в кожаных доспехах на низкорослых лошадях. Всадников этих Олег лучше всего знал под названиями «монголы», «монголо-татары» и «ордынцы». Они, судя по всему, только переправились через реку, потому что как раз с ног предводителя стаскивали сапоги, чтобы вылить из них воду. На месте отряд задержался совсем недолго: командир, сотник, судя по значку на длинной жерди, который возили рядом с ним, взмахнул рукой, и монголы рассыпались по приречной луговине – понеслись за бегущими людьми.

Два километра для ничего не опасающегося всадника – пара минут. Когда они прошли, с луга по все стороны понеслись крики. В основном женские – ужасные в своей непоправимой отчаянности крики женщин Средневековья, которые поняли, что спасения им уже нет – ни мужчина не избавит от приближающейся смерти, ни бог.

Олег прижал окуляр подзорной трубы к глазнице. Восприятие, настроившееся на мемографирование, фиксировало одну за другой страшные картинки: здесь зарубили женщину, пытающуюся прикрыть руками двоих маленьких мальчишек, потом затоптали их копытами; здесь свалили арканом безбородого парня, неумело отмахнувшегося рогатиной; здесь старушка, еле-еле передвигающаяся, вдруг упала в траву да так и не встала; здесь маленькая девочка, поднявшая отрубленную руку, плача, на коленях ждала, когда ей следующим ударом снесут голову…