Вначале губернатор не обратил особого внимания на свежий номер «Тамбовских откликов», но по мере того, как он вчитывался, выражение лица его менялось.

— Обяжите немедленно ко мне явкой редактора «Откликов» господина Подбельского, — сказал губернатор управляющему канцелярией. — Но, прошу вес, без паники. Просто так — губернатор хочет с ним иметь беседу…

Утром следующего дня Вадим Николаевич Подбельский явился по вызову.

— Читаю я газету вашу, — начал губернатор, любивший сразу же без отклонений вести деловые разговоры, — и, признаться, удивляюсь. Какие мысли, какой слог! Но кажется мне, любезный, что мысли эти чем-то попахивают… Вы, конечно, понимаете, что можно было, и не вызывая вас, прикрыть газету. Но мне хотелось вас еще раз предупредить… В последнее время вы много себе позволяете. Ругайте, пожалуйста, мазурика Мандрыкина, который печет отвратительные булки из старых растертых сухарей… Пишите об этом. Но никаких идей!

И затем, повременив немного, чтобы увидеть, какое этот разговор произвел впечатление на редактора, добавил:

— Надеюсь, вы меня поняли, господин Подбельский?..

А Вадим Николаевич Подбельский в иные минуты даже рассеянно слушал губернатора и старался упрятать в густые — щеточкой — усы невольно появляющуюся улыбку: «Раз тобою недовольны власти — значит, ты попал в цель».

Хозяин кабинета встал с кресла и этим дал понять, что разговор закончен. Встал и гость.

— Согласитесь, что мы живем в напряженное время, и нужно, чтобы народ знал о событиях…

Но губернатор не дал Вадиму Николаевичу договорить.

Было ясно, что губернатор воспользуется любым предлогом, чтобы закрыть газету и силой своей власти обрушиться на редактора.

Долго ждать этого повода не пришлось. 8 ноября 1914 года в газете появилась статья В. Торина «Частное хозяйство и государство». В ней говорилось о голоде, безработице, ужасающей дороговизне жизни, вздувании цен на продукты. И в довершение всего утверждалось, что «государство должно будет наметить постоянный переход к сокращению сферы частного хозяйства… реальному ограничению хозяйственного индивидуализма…».

Разве не имеет целью это утверждение возбудить народ к ниспровержению существующего в государстве общественного строя?

Губернский прокурор не нашел в статье «наличия признаков какого-либо преступления». Но губернатор не согласился с ним и, заручившись согласием и санкцией департамента полиции, все же решил возбудить дело против Подбельского и добиться во что бы то ни стало его ареста или на крайний случай высылки из Тамбова.

Вадим Николаевич решил поехать в Петроград, посоветоваться с Аней, встретиться с товарищами.

Большевики с первых дней войны выступали за политику поражения своего правительства в империалистической войне, за свержение антинародного правительства. На партию обрушился поток новых репрессий. Были закрыты все большевистские печатные издания, разогнаны почти все профсоюзы, разгромлены многие партийные комитеты. Но и в этих условиях партия продолжала действовать, бороться. Огромную работу вели большевики — депутаты Государственной думы. Они выезжали в промышленные центры, проводили там рабочие собрания, восстанавливали партийные комитеты. В начале ноября большевистские депутаты Государственной думы были арестованы и преданы суду. Об этом писала Вадиму Николаевичу Анна Андреевна.

«Петербург накануне великих событий, — писала она совсем недавно. — Депутатов социал-демократов предают военному суду — их ожидает смертная казнь… Если это случится, народ не смолчит. Уже по поводу их ареста вспыхнули забастовки на целом ряде заводов… Что-то будет теперь… Вся думская шестерка… Так скоро не станет ее… Передо мной встает Шагов… И его не будет. Что-то кошмарное! Разум не хочет подчиниться этой жестокой логике фактов. Что-то будет?..»

Не успел еще от тамбовского вокзала отойти поезд, как канцелярия петроградского жандармского управления получила шифрованную телеграмму — принять под наблюдение находящегося под особым надзором полиции Вадима Подбельского, выехавшего на некоторое время в Петроград. А на следующий день начальник тамбовской жандармерии послал дополнительно телеграмму о приметах Подбельского: двадцати шести лет, роста и телосложения среднего, русый, усы рыжеватые, нос прямой, походка быстрая и покачивающаяся, смотрит вниз, черное пальто, каракулевый воротник, шоферская темно-коричневая фуражка.

Наблюдение принял филер «Табачный».

Поездка в Петроград, встречи с товарищами заставили Подбельского задуматься над таким вопросом: не стоит ли перебраться в Питер или Москву, там центры революционной борьбы. Схватка предстоит серьезная. А когда ты молод, когда у тебя много сил, хочется быть в гуще событий.

…В Тамбове за неделю, что Вадим Николаевич отсутствовал, ничего, кажется, не изменилось. Губернатор умерил свой гнев и разрешил выпуск газеты, но теперь уже под названием «Тамбовский листок». В газете появился новый отдел — «Шрапнель». Теперь фельетоны уже подписывал не Бука, а Петр Титуляркин. Газета имела куда больший успех, чем «Тамбовский край». Но редактор «Листка» присяжный поверенный Алексей Васильевич Смирнов, да и другие сотрудники газеты проявляли все большую нервозность. Их раздражала, пугала резкость и прямота Подбельского.

— Пожалуй, Аня, — сказал однажды Вадим Николаевич жене, — пора нам убираться из Тамбова…

17 августа 1915 года Вадим Николаевич Подбельский выехал в Москву. Спустя десять дней в Москву приехала и Анна Андреевна Ланина,

В таком крупном промышленном центре, как Москва, особенно отчетливо ощущалась неизбежность катастрофы. Война обнажила и обострила все противоречия Российского государства. Буржуазия, работавшая на войну, получала баснословные прибыли, спекулируя на военных поставках. Утраивалось, удесятерялось богатство небольшой кучки людей. С 1913 по 1916 год чистая прибыль владельцев завода «Богатырь» (ныне «Красный богатырь») увеличилась в двадцать раз. На Никольской мануфактуре Саввы Морозова при капитале в пятнадцать миллионов рублей чистая прибыль в 1915–1916 годах достигла двенадцати миллионов рублей. Одновременно с этим росла нищета и без того нищих рабочих, мелких ремесленников. Пользуясь нехваткой продуктов, спекулянты взвинчивали цены. А денег в рабочих семьях становилось все меньше: мужчин угоняли на фронт, женщинам и детям, которые пришли на фабрики и заводы взамен их, платили совсем гроши.