Шрифт:
«Гвардия вступила в Петербург 7 апреля в 12 часов дня. Встреченная у Средней Рогатки [57] Государем, она прошла церемониальным маршем до Зимнего дворца. Во главе войск шли кавалергарды. После парада полк занял новые казармы, построенные у Таврического дворца. Государь пожаловал нижним чинам по фунту говядины, по чарке вина и по 1 рублю» {71} .
Глава четвёртая.
«ТИЛЬЗИТ!.. (ПРИ ЗВУКЕ СЕМ ОБИДНОМ…)»
57
Немецкая колония, располагавшаяся в конце нынешнего Московского проспекта.
Однако, несмотря на щедрые государевы милости, Аустерлицкое поражение очень больно ранило сердца русских офицеров. Подобного разгрома наша армия не знала со времён «Нарвской конфузии», произошедшей — так уж исторически совпало — ровно за 105 лет до того, 19 ноября 1700 года. Но если тогда, во времена Петра I, Россия ещё только «прорубала окно в Европу», то ко времени Александра I «ни одна пушка в Европе без позволения нашего выпалить не смела» [58] ; в памяти русских жили блистательные победы при Кунерсдорфе и Измаиле, Варшавской Праге, Треббии и Нови…
58
Слова российского канцлера светлейшего князя А.А. Безбородко.
И тут вдруг вся «слава, купленная кровью» — как впоследствии напишет поэт, — оказалась в прошлом. Пережить это было очень нелегко… Из Кавалергардского полка тогда, под тем или иным предлогом, ушли в отставку или в длительные отпуска многие офицеры.
Через несколько дней по возвращении в Петербург князь Репнин, один из знаменитых героев Аустерлица, испросил отпуск для лечения — с 16 апреля по 1 сентября 1806 года, но по окончании отпуска подал новый рапорт и 11 сентября был уволен от службы генерал-майором «за болезнию от ран».
Тогда же, в сентябре, также с повышением в чине, то есть полковником, ушёл в отставку отважный Карл Лёвенвольде.
В том же году уволились из полка штабс-ротмистры граф Васильев и Плохово, поручик Прокудин… Пожалуй, ни в один год Кавалергардский полк не терял столько народу по собственной их доброй воле.
Конечно, в то же самое время пришли в полк и новые люди: в частности, князь Сергей Григорьевич Волконский, ставший, можно так сказать, «полковым летописцем»: именно он сохранил в своих «Записках» многие подробности жизни Кавалергардского полка в начале XIX столетия, что очень важно для нашей книги.
«Натянув на себя мундир, я вообразил себе, что я уже человек, и по общим тогдашним понятиям весь погрузился в фрунтовое дело… — вспоминал декабрист на старости лет. — Круги товарищей и начальников моих в полку, за исключением весьма немногих, состояли из лиц, выражающих современные понятия тогдашней молодёжи. Моральности никакой не было в них, весьма ложными понятия о чести, весьма мало дельной образованности и почти во всех преобладание глупого молодечества, которое теперь я назову порочным. В одном одобряю их — это тесная дружба товарищеская и хранение приличий общественных того времени»{72}.
Конечно, мемуары — не документ, они могут быть субъективны, и даже весьма, а потому утверждение об отсутствии моральности и «ложных понятиях о чести» вполне можно списать на стремление автора соответствовать «духу времени», в котором писались эти «Записки», и тому самому «позднему уму», о котором говорил поэт [59] … Но вспомним «Двух гусаров», графа Толстого — кто из персонажей кажется нам более симпатичным? Турбин-отец, ровесник героев Аустерлица, со своими «ложными понятиями о чести», или его сын, человек «прогрессивный» и подобных «понятий» не приемлющий? Ну да не о том речь…
59
«Богаты мы, едва из колыбели, ошибками отцов и поздним их умом…» (М. Ю. Лермонтов. Дума).
К сожалению, никто из сослуживцев Волконского воспоминаний о полку не оставил, а потому мы не имеем возможности узнать, как самого его встретили кавалергарды. Ведь он, записанный в гвардию с пелёнок, не прослужив ни дня, успел стать армейским ротмистром, а потому, в соответствии с Табелью о рангах, пришёл в Кавалергардский полк сразу же поручиком [60] . Новые его товарищи и одногодки Михаил Орлов, Сергей Воейков, князь Фёдор Гагарин, переведённый в кавалергарды из лейб-гвардии Семёновского полка, дрались при Аустерлице юнкерами, заслужив в бою свои офицерские… (так и хочется красиво сказать — «эполеты», но эполетов в Русской императорской армии тогда ещё не было!) чины — и тут вдруг появляется не нюхавший пороху поручик, который становится над ними старшим. А к «старшинству» в те времена в армии относились весьма щепетильно. Так что вряд ли молодые офицеры полка обрадовались приходу нового сослуживца… Однако позже князь Волконский достойно впишется в полковую семью.
60
По Табели о рангах чин армейского ротмистра, как и поручика гвардии, относится к IX классу.
И, повторим, именно Сергею Григорьевичу обязаны мы знанием подробностей о жизни нашего героя и его полковых товарищей. В частности, про Орлова он писал так: «Лицо замечательное по уму, образованности и сердцу, преисполненному чувством полезного, бывшему впоследствии светилом среди молодёжи…»{73}
Казалось бы, после Аустерлицкого сражения можно было надеяться, что на землю Европы возвратятся мир и покой — ведь, как говорят в народе, «худой мир лучше доброй ссоры». Уже до исхода 1805 года Австрия заключила с Францией Пресбургский мир, а Пруссия поспешила подписать с ней же договор о наступательно-оборонительном союзе. Возможно, всё и сложилось бы более или менее хорошо, если б у новоявленного французского императора не появились вдруг мечты о мировом — или пока что о европейском — господстве. Как важно вовремя остановиться! Однако далеко не всем дано понять, когда наступает это самое «вовремя»…