Шрифт:
Но, как мы уже поняли, павловское царствование юных Орловых никак не коснулось, а потому и сами не станем касаться этого непростого времени. Если же у кого из наших читателей есть таковое желание, то можно полистать мемуары, повествующие о жизни богатых московских семейств конца «осьмнадцатого столетия» — всё будет то же самое.
Итак, вскоре после вступления на престол нового императора Михаил был отвезён в Петербург. Точнее, не один только он, но и его братья — Алексей, 1786 года рождения, и Григорий, 1790-го. Можно смело утверждать, что произошло это не ранее начала сентября 1801 года, потому как в августе все трое одновременно были записаны юнкерами в Коллегию иностранных дел. Хотя многие источники упорно и нелепо утверждают обратное: мол, они одновременно закончили обучение в пансионе и поступили в Коллегию. Но так, в силу разницы их возрастов, быть совершенно не могло — вот вам ещё одно доказательство справедливости нашей версии!
Обратившись же к послужным спискам, можно понять: получив в зачёт службы широко известное «числюсь по архивам» [25] , но не пробыв там ни дня, юные Орловы, каждый в свой соответствующий срок, поступили юнкерами в избранные ими (или их дядьями?) самые блистательные полки Российской императорской гвардии. Алексей, в 1804 году, лейб-гвардии в Гусарский; Михаил, в 1805-м, и Григорий, в 1806 году, — в Кавалергардский.
Безусловное подтверждение нашей версии нам вскоре удалось найти в малоизвестных «Записках Аркадия Васильевича Кочубея [26] ». В числе своих одноклассников Кочубей называет Григория Орлова и пишет, что в старшем классе тогда учились Алексей Орлов, Михаил Орлов и князь Сергей Волконский.
25
Слова из комедии А.С. Грибоедова «Горе от ума», характеризующие службу «архивных юношей».
26
Аркадий Васильевич Кочубей (1790–1878) — воспитывался в пансионе аббата Николя в 1802–1807 годах; участник Отечественной войны и Заграничного похода; действительный тайный советник, сенатор.
Более того, Аркадий Васильевич вспоминает следующую подробность из своей биографии:
«Будучи ещё в пансионе, мы с братом Александром Васильевичем [27] были записаны юнкерами в Иностранную коллегию; в пансионе же нас произвели в следующий чин, в переводчики, и возили присягать в коллегию на чин» {32} .
Вот так же, только без «производства в переводчики», было, значит, и у братьев Орловых. Они как бы служили в Коллегии, получая соответствующий стаж, а сами тем временем получали образование…
27
Александр Васильевич Кочубей (1788–1866) — действительный тайный советник, член Государственного совета.
Ну а теперь, когда всё поставлено на свои места, мы можем сказать несколько слов о пансионе аббата Шарля Доминика Николя [28] , эмигранта, не без немалой выгоды для себя пережидавшего в России события Великой французской революции и наполеоновской диктатуры.
«Тайный иезуит, аббат Николь, завёл в Петербурге аристократический пансион. Он объявил, что сыновья вельмож одни только в нём будут воспитываться; и не столько с намерением затруднить вступление в него детям небогатых состояний, сколько из видов корысти положил неимоверную плату: ежегодно по 1500 рублей [29] … Обстоятельства способствовали успехам сего заведения, которое находилось у Обухова моста на Фонтанке, рядом с великолепным домом князя Юсупова» {33} .
28
Шарль Доминик Николь (1758–1835) — проживал в России с 1794 по 1820 год.
29
Заметим, что годовое жалованье полковника лейбгвардии Гусарского полка составляло в ту пору 1200 рублей.
Пансионский дом был, конечно, несколько скромнее соседнего дворца, но в два этажа, причём каждый воспитанник здесь имел свою отдельную комнату. (Для сравнения можно сказать, что царскосельские лицеисты имели по полукомнате, ибо каждая комната была разделена временной стенкой, проходившей точно посередине окна.) К пансиону относился большой сад, где росли вековые липы — по преданию, они были посажены ещё при Петре I, и государь нередко приезжал сюда пить пунш в их в то время ещё относительной тени…
Признаем, однако, что уровень содержания воспитанников немало превосходил уровень получаемого ими образования.
Князь Сергей Григорьевич Волконский, человек, жизнь которого с тех самых пор оказалась очень тесно связана с судьбой Михаила Орлова, вспоминал:
«Я 14 лет возраста моего поступил в общественное частного лица заведение — в институт аббата Николя — заведение, славившееся тогда как лучшее. Но по совести должен высказать, хоть и уважаю память моего наставника, что преподаваемая нам учебная система была весьма поверхностна и вовсе не энциклопедическая»{34}.
Согласен с ним и Аркадий Кочубей:
«Все предметы преподавались у нас на французском языке; аббат читал историю, математику проходили до дифференциалов и интегралов; учили латинский язык и немецкий — этот последний весьма плохо.
…Воспитатель наш вообще не имел постоянной системы воспитания и к тому же весьма часто менял её. Главной задачей его было образовать из воспитанников так сказать светских людей, “hommes du monde”. Во время обеда, подававшегося обыкновенно в два часа, один из воспитанников читал описание какого-нибудь путешествия или вообще что-нибудь в описательном роде; число воспитанников редко превышало тридцать три»”.
Со стороны, правда, всё представлялось более благополучным. Вот что в 1818 году, когда аббат Николь уже руководил Одесским лицеем, сообщал о нём в письмах друзьям поэт Константин Батюшков, знакомец Михаила Орлова:
«…его собственная метода преподавания латинского языка удивительна. В шесть месяцев дети сделали успехи невероятные! дети, до сего едва умеющие читать по-русски…
Не стану хвалить Николя: вы его знаете; я его видел мало, но смотрел на него с тем почтением, которое невольно вселяет человек, поседевший в добре и трудах. Он беспрестанно на страже; живёт с детьми, обедает с ними; больница их возле его спальни. Я говорил с родственниками детей; все просвещённые и добрые люди относятся к нему с благодарностью»{35}.