Разговор был не очень оживлен. В сущности, говорил только Годдар. Он описывал свою поездку в Бирмингем, которая окончилась к полному его удовольствию. Покупатель на магазин был уже в виду, а поверенные открыли ему неограниченный кредит на его текущие надобности.

— Держать магазин, я думаю, для вас дело не совсем подходящее, — ядовито заметил капитан Дженкинс.

— Я тоже так думаю, — холодно ответил Годдар, недолюбливавший капитана.

Он продолжал свой рассказ, но разговор не клеился. Лиззи, не отличавшаяся особой разговорчивостью, сейчас, в присутствии отца, была еще более молчаливой, чем обыкновенно. Внезапное богатство, полученное ее женихом — богатство, превзошедшее самые смелые ее мечты — начинало пугать ее, после того, как улеглось первое восхищение. Ум Годдара, вся его личность, все, что отличало его от табачника Джо Форстера и людей его среды, все это всегда ставило его, в ее глазах, выше ее. А теперь, когда он к тому же сделался богатым, Лиззи чувствовала себя совсем приниженной и испуганной. Она робко предложила ему хлеб и масло и густо покраснела, когда неловко пролила его чай. А когда она вдобавок еще уронила кусок сладкого хлеба, она так сконфузилась, что отошла к окну, чтобы скрыть свое смущение.

— Теперь вы независимый человек, — сказал после тяжелой паузы старик, ставя на стол блюдечко. — Я полагаю, вы теперь и думать не захотите жениться на моей девочке.

Годдар вскочил. Слова старика задели его за живое.

— Вы не имеете права так говорить, — вскричал он горячо. — За кого вы меня принимаете?

Экс-капитан махнул рукой и грубо захохотал.

— Вы думаете, я не знаю человеческой натуры? Не видал людей? Ну, нет! В продолжение шестидесяти лет я каждый день видел полные пароходы их.

— Возможно, — ответил Даниэль. — Но меня вы, очевидно, не знаете. Подойди сюда, Лиззи, мы скоро сыграем свадьбу.

Лиззи отошла от окна и с пылающим от волнения лицом подошла к столу. Годдар взял ее за руку.

— К чорту! Я не желаю вовсе, чтобы вы женились на ней, — вспылил вдруг старик с нелепой поспешностью. — Не воображайте, пожалуйста, что я на коленах приду просить вас, чтобы вы женились на ней.

— Отец, молчи! Не надо! — проговорила Лиззи, готовая заплакать.

— Успокойся! — сказал Годдар. — Я решил жениться на тебе и женюсь! Я распоряжусь, чтобы оглашение было сделано в следующее же воскресенье.

— Вам не мешает одновременно распорядиться и об отмене этого оглашения! — пробурчал насмешливо капитан.

— Ну, уж я знаю, что мне делать! — сказал Годдар.

— Пусть я лопну, если вы получите мою дочь в жены! — вскричал капитан.

— Отец, не делай сцены, — умоляла Лиззи. Она старалась ускользнуть, но рука Годдара крепко ее удерживала. Он с отвращением смотрел на отталкивающее, разгоряченное лицо старика. Годдар не мог понять его вспышки и объяснял ее просто его взбалмошным характером. Лиззи часто рассказывала ему о страшных ссорах, которые бывали у нее с отцом без всякой причины. Но Годдар был не из тех, кого можно застращать.

— Лиззи совершеннолетняя — ей больше двадцати одного года, и я женюсь на ней, хотя бы вы лопнули, капитан Дженкинс. В этом вы можете быть уверены.

— В таком случае вы гораздо больший идиот, чем я думал, — ответил капитан, отворачиваясь от взгляда молодого человека. — Кто скоро женится — долго кается. Вы хотите сделать из нее лэди? Это только вскружит ей голову. Неужели вы думаете, что она не отвернется от своего несчастного старого отца, когда будет жить в шикарном доме и одеваться в шелк и бархат? Сделайте одолжение! Слишком хорошо знаю человеческую натуру! Я воспитывал свою дочь, чтобы сделать из нее жену честного рабочего, чтобы, по крайней мере, было у кого пообедать в воскресенье. Вы вытащите ее из естественной среды, где она родилась, и будет она ни мясо, ни рыба! Вы думаете, я этого не понимаю? Раз вы воображаете, что вы слишком благородны для того, чтобы торговать в магазине, то вам нужно жениться на герцогине, а не на дочери бедного старого моряка!

Он вынул из кармана плоскую фляжку, долил свою чашку чаю на половину ромом и выпил этот грог, чтобы кое-как утешить отцовское сердце бедного старого моряка.

Видя, что буря пронеслась, Годдар улыбнулся. Речь старика, в которой звучали и эгоизм и хитрость, была ему смешна, хотя кое-что в ней и заставило его неприятно съежиться. Но во всяком случае то обстоятельство, что капитан Дженкинс не будет присутствовать за его воскресным столом, отнюдь не причиняло ему особой печали.

— Ну вот, — весело сказал он, — я собираюсь жениться не на герцогине, а на девушке, которая нисколько не хуже ее. Правда, Лиззи? Значит, все покончено. Я полагаю, я могу рассчитывать на ваше согласие, капитан?

— Да, я согласен. Веселая история — нечего сказать! — пробурчал старик.

Он набил свою глиняную трубку табаком, который он предварительно растер руками, и, заявив, что у него множество спешных дел, ушел, оставив молодых людей одних. «Множество дел» впрочем заключалось в посещении некоей харчевни на берегу Темзы, где капитан и провел остальную часть вечера в кругу двоих старых товарищей. Он рассказывал им, пересыпая свою речь обычным сквернословием, о блестящей судьбе, ожидающей его дочь.

— Не грусти, Лиззи, — сказал Годдар, когда девушка, молча, начала убирать со стола. — Не нужно обращать внимания на то, что говорит твой отец.

— Мне было так стыдно, — прошептала Лиззи. — Я не знала, куда деваться! С тех пор как ты поехал в Бирмингем, он все время говорит мне, что ты меня бросишь. Он совсем замучил меня!

Детские голубые глаза наполнились слезами. Годдар утешал ее, как мог.

— Ну, ну, не плачь, — сказал он, гладя ее по плечу своей огромной рукой, — оглашение будет в следующее воскресенье. Как я сказал, так и будет! Эти три недели скоро пройдут, и мы начнем новую жизнь. Оставь пока посуду — давай, поговорим.